— Этот остров, с преимущественно греческим населением, должен стать нашей тыловой базой и нашим опорным пунктом.
Низко стоящее солнце заливало оранжевым светом аквамариновую гладь Эгейского моря, густые кедровые леса на склонах гор да поднимающиеся амфитеатром вверх белые домики под красными черепичными крышами греческого селения с нежным женским именем Мирина. В такую погоду хочется лежать на белом песчаном пляже в обнимку с молоденькой девушкой, а совсем не воевать… Но надо!
Глубины тут большие, берег крутой, а пляжи узкие, поэтому сбрасывать нас будут у самого берега. Можно еще постоять на верхней палубе и полюбоваться на пейзаж. Вот взгляду почти полностью открылась маленькая бухточка Мирины. А там — стоящий на якоре то ли паровой корвет, то ли фрегат. Короче, нечто парусно-деревянное с длинной дымовой трубой и огромными колесами по бортам. На корме лениво полощется багрово-кровавое полотнище с полумесяцем — турок, скорее всего, посыльный корабль из так называемой Дарданелльской эскадры.
Поднимаю бинокль. Вот засуетились, забегали матросики в красных фесках. Это они зря, голубчики, им бы флаг спустить и принять позу «ку»… Но поздно: в их сторону уже повернулась носовая башня «Калининграда», и длинная очередь осколочно-фугасных 57-миллиметровых снарядов хлестнула по деревянному корпусу корабля. В небо взметнулись языки пламени, над бухтой пополз жирный черный дым.
Ну все, пора вниз… Начались «пляски бешеных драконов». Трюм заполнен приглушенным гулом работающих на малых оборотах двигателей. На моей БМП ребята уже закрепили большой Андреевский флаг. Вскакиваю на броню и после трех прыжков бросаю себя в командирский люк. Торчу из него по пояс, как статуя Командора. Створки десантных ворот широко распахиваются, впуская внутрь танкового трюма дневной свет. Командую: «Вперед!» — и захлопываю люк. БМП рванулась вперед и нырнула в воду. Заработал водомет, машина поплыла к берегу, как лебедь белая.
Я приоткрыл башенный люк. Ах ты, мать твою, соленые брызги-то прямо в лицо! Но ничего, водичка-то экологически чистая, без пестицидов, солей тяжелых металлов и прочей гадости. Вся проблема — только утереться.
Ветер подхватывает флаг, белое полотнище с косым андреевским крестом разворачивается во всю ширь, будто говорит, как когда-то говорил князь Святослав жившим в этих краях ромеям: «Иду на вы!»
Быстро плывем к маленькому пляжику в глубине бухты, остальные берега обрывистые, там на берег не выйдешь. Ага, и по самым этим берегам бегают какие-то малоприятные мохнорылые личности в красных фесках и палят в нашу сторону из древних даже для этих времен карамультуков.
На военном корабле пожар разгорается, но как-то без особого энтузиазма. Да и тушат его там, кажется — вон матросы с ведрами бегают… А это еще что такое? Ворочают орудие на палубе в нашу сторону?! Непорядок!
Берусь за ТПУ и вызываю своего наводчика:
— Кандауров!
— Да, тащ капитан? — глухо отзывается в наушниках.
— По фрегату, осколочно-фугасным!
— Это корвет, тащ капитан! — слышу, как этот негодяй хихикает.
— Ну, значит, по корвету — одна хрень, лишь бы горел! — хочется и материться, и смеяться одновременно.
— Так точно, тащ капитан, готово! — слышу, как внизу лязгает механизм заряжания.
— Огонь!
Пушка ухнула, и… снаряд угодил в разложенные на палубе холщовые мешочки с пороховыми зарядами.
Вы никогда не плескали ведро бензина в почти потухший костер? Зрелище, я вам скажу, замечательное. Огонь стеной до неба. Пересохшее дерево корпуса этого корвета вспыхнуло, словно облитое горючим. А по берегу с палящими по нам башибузуками ударили пулеметы и автоматические пушки. Это были именно башибузуки, ибо видно, что одеты они не в синюю форму регулярной турецкой армии, а кто во что горазд. Самодельные воины Аллаха все куда-то попрятались — сразу после того, как пару человек разнесло в кровавые клочки прямыми попаданиями тридцатимиллиметровых снарядов и еще столько же было убито и ранено более банальными способами.
И вот гусеницы цепляют за дно, и мы, машина за машиной, выходим на берег. Если верить древнегреческим мифам, где-то в этих краях впервые вышла на берег богиня Афродита. И хоть наши БМП не столь красивы, но рады им местные куда больше, чем какой-то там Афродите. Мои парни спешиваются и рассыпаются по окрестностям. Узкая улочка, змеей поднимающаяся в гору, приводит нас на небольшую площадь… Место власти, три в одном: дом раиса, небольшой базарчик и эшафот с расставленными вокруг кольями, на которые насажены головы казненных. Между прочим, там были и женские, и даже детские головы. Оттоманская Порта во всей ее красе, мать ее!
Ну, тут мне казачья кровь в голову и ударила. И, кстати, не мне одному! Все вокруг стало багровым, в ушах заревело: «Бей их, гадов!»
Помню, что моя БМП молодецким ударом вынесла ворота в доме и ворвалась во двор. Подхватив автомат, выпрыгиваю из люка и кидаюсь в драку. Выстрелы из древних пистолей и короткие автоматные очереди в ответ. Орущие бородатые лица, падающие мне под ноги после каждого выстрела, и пуля из древнего пистоля, угодившая в грудную пластину бронежилета. Ух ты, больно-то как, будто конь лягнул!
Отбираю у глупой девки разряженный пистоль, потом кинжал. Безоружная, она визжит, царапается и кусается, как дикая кошка. Но ничего, у нее это пройдет. Придавливаю на шее мало кому известную точку, и дочка раиса мешком оседает на пол. Почему дочка? Да одета она слишком шикарно, и украшений на ней на целую ювелирную лавку. Рев в ушах стихает.
— Тащ капитан! — передо мной стоит старшина Ячменев. — Все кончилось, всех… — он замялся, — порешили!
— Отлично! — я провел рукой по оцарапанному лицу. — Кого-нибудь, кроме этой стервы, живьем взяли?
— Толстяка одного — местные говорят, что он здесь начальник… Ну, и еще пару слуг, которые сныкались и не отсвечивали.
— Постой, Ячменев, ты что, и по-гречески умеешь? — не понял я.
— Да нет, тащ капитан, — Ячменев пожал плечами. — Там в подвале — зиндане здешнем — один грек сидит, то есть сидел. Так он говорит, что купец, и что до войны в Одессе часто бывал. По-русски болтает будь здоров, только вот странно как-то. Димитриос Ок… Он… Ом… Блин, не помню дальше…
— Может Онассис? — пошутил я. — Тоже купец, между прочим, был знатный. Ну что же, веди к своему Димитриосу.
5 июня 1877 года, Эгейское море, остров Лемнос.
Поручик Дмитрий Никитин (в миру Димитриос Ономагулос).
Меня должны казнить завтра на рассвете. Во всяком случае, так сказала мне эта жирная скотина, Саид-бей Миринский. Он долго и старательно перечислял все муки, которые должны пасть на голову «неверной собаки», то есть на мою. Ну, терять мне было нечего, и я сказал ему, что лучше сто раз быть молодой и злой собакой, чем один раз старой жирной свиньей.
