– Что молчите? На Михайлу не оглядывайтесь, своей головой думайте. Ну, не додумались? А Михайла все, что нужно, вам сказал. Ну-ка вспоминайте: стрелять надо из укрытия, с подготовленного места, и второго выстрела вам сделать не дадут. Поэтому начнем с того, что будем учиться выбирать подходящее место и правильно определять расстояние до цели. Вон там Михайла с утра воткнул ветки в снег. Видите?
– Видим!
– Сколько шагов до ближней?
– Сто! Нет, меньше! Нет, больше.
– Хорошо, – дед усмехнулся в усы, – тогда вопрос полегче: до какой из трех – сто шагов?
– До средней! Нет, до ближней!
– Все неверно. Ни до какой. Теперь посмотрите вон туда. – Дед указал рукой близнецам за спину. – Там – четыре ветки, и воткнуты они через каждые двадцать пять шагов. Значит, до второй – пятьдесят шагов, до третьей – семьдесят пять, до четвертой – сто. Запоминайте, как это выглядит. Запомнили? А теперь снова смотрите на те три, которые я вам сначала показал. Сколько до ближней?
– Меньше ста!
– Верно, а к чему ближе – к сотне или к семидесяти пяти?
Близнецы заоглядывались, сравнивая расстояния.
– Вроде бы к семидесяти пяти.
– Тоже – верно. До ближайшей ветки восемьдесят шагов. А сейчас первый урок вам: во все стороны от тына отмеряйте по сто шагов и через каждые двадцать пять шагов втыкайте вешки. Во все стороны – это не значит, что только в четыре: на север, юг, запад и восток. Между ближними к тыну вешками тоже должно быть по двадцать пять шагов. В общем, работы вам троим на целый день. Когда снег сойдет, вместо вешек принесете камни и намажете их белилами со стороны села. Снаружи посмотреть – камень как камень, а из-за тына – метка для стрелков. Все поняли?
– Да!
– Идите работайте.
Вроде бы все было нормально, но сомнения по поводу эффективности учебы у Мишки все равно оставались. Во-первых, дед сам из самострела никогда не стрелял. Был он раньше – до ранения – очень неплохим, как говорили, лучником, поэтому Мишка опасался, что и учить он их будет как лучников. Во-вторых, было совершенно невозможно представить себе, как дед, неспособный из-за ранения вглядываться в отдаленные предметы, собирается оценивать результаты стрельбы, маскировки, правильность оценки стрелками расстояния и так далее. К вечеру, после того как все село было окружено четырьмя концентрическими кругами воткнутых в снег вешек, Мишка приплелся домой голодный, уставший и мокрый. Дед критически оглядел его, начал было высказываться на тему: «тяжело в учебе – легко в походе», но, поняв, что от внука сегодня уже толку не будет, прервался, не закончив фразы.
– Ладно, Михайла, сейчас тебя хоть на веревку вешай, как белье. Хотел тебя сегодня расспросить, да уж отложим до завтра.
– О чем расспросить-то, деда?
– О том, как ты из самострела стрелять учился. Чему другому – я вас и сам обучить могу, а этому – придется тебе. Если сможешь это сделать толково, братья тебя за командира сами собой признают. Но мне это тоже знать надо, да и подскажу, может, чего полезное. Так что думай пока, а завтра поговорим.
«Как же я стрелять учился? Ну появился у меня самострел… нет, пожалуй, все началось раньше – тогда, когда мы с дедом пастухами заделались…»
За полтора года до описываемых событий. Лето 1123 года. Село Ратное и его окрестности
Деятельная натура деда Корнея требовала обязательно заняться какой-то работой. Тем более что благосостояние семьи после его ранения и гибели сына резко пошатнулось. Делать что-то, что требовало силы или долгой ходьбы, дед не мог. Значит, ни пахать, ни косить, ни заниматься другими подобными работами. Главный свой приработок в мирное время – бортничество – деду тоже пришлось забросить: в его состоянии нахаживать многие версты по лесу и лазать по деревьям к дуплам диких пчел было совершенно невозможно. Разумеется, семья совсем уж в нищету не впала: какой-то «жирок» за прежние времена накоплен был. К тому же в селе, где подавляющее большинство мужчин были военными профессионалами, умели поддержать увечных воинов. Плюс все понимали, что Корней Агеич тогда, пострадав сам и потеряв сына, спас множество жизней. Но дед, еще недавно бывший чуть ли не первым лицом, заботой сельчан откровенно тяготился.
К тому же могучий организм не старого еще мужа постепенно преодолевал последствия ранения – меньше мучили головные боли и головокружения, перестала трястись голова. Со зрением, правда, остались проблемы, и дед, всматриваясь в даль, зажмуривал левый глаз, словно прицеливаясь.
И тут-то как раз и выпал случай. Село было богатым, соответственно и стадо, которое надо было пасти, большим – несколько сотен голов. Траву на небольших лесных пастбищах оно выедало быстро, и скотину часто приходилось перегонять с места на место. Вот хозяева, покалякав между собой да со старостой, решили стадо разделить. Понадобились новые пастухи.
В седле дед держался уверенно, с кнутом обращаться умел прекрасно, а для наблюдения за дальним краем пастбища ему в помощники, в качестве еще одной пары глаз, приставили Мишку. Вторым пастухом стал Немой. Был он каким-то дедовым дальним родственником, что, впрочем, для существующей более ста лет общины редкостью не являлось – за сто лет чуть ли не все село вперек-рест переженилось и породнилось. Однако связывало Немого с дедом не только родство и близкое соседство – жил он через один дом от дедова подворья, – но и общая судьба.
Свой жуткий шрам на лице дед заработал, спасая Немого, когда тот, получив два тяжелых ранения, повалился на шею коня и начал медленно сползать на бок. Дед Немого прикрыл, даже срубил половца, норовившего добить раненого, но от удара второго степняка не уберегся – упал с разрубленным лицом, а ногу ему уже потом кони стоптали.
Немой же благодаря деду выжил. Впрочем, был он до того дня вовсе не немым, звали его Лют, в крещении Андрей. Был он парнем медвежьей силы, молчаливым и угрюмым: редкий односельчанин мог похвастаться, что видел, как Андрей улыбается. Из той сечи на Палицком поле он, так же как и дед, вышел калекой. Половецкая сабля начисто снесла ему три пальца и половину ладони на левой руке, а наконечник копья пробил горло, навсегда лишив голоса. В довершение всех бед, через несколько месяцев после ранения, Немой лишился единственного близкого человека – матери.
Деда Корнея после всего случившегося он почитал как отца родного, и как-то так незаметно получилось, что стал Немой еше одним членом его семьи. Вплоть до того, что переселился жить в пристройку на дедовом подворье, в которой когда-то, в благополучные времена, обитала холопская семья. Никто и не удивился тому, что, когда Дед подался в пастухи, Андрей последовал за ним.
