Вот такая обстановка сложилась на 15 августа. И мы ехали в Лугу, куда двигался 1 казачий корпус вместе с непосредственным командиром этого дурдома — генералом Крымовым.
Мы несколько опоздали. Переговоры многочисленного городского гарнизона, который был на стороне Комитета и казаков уже закончились. Последние, впрочем, особо и не выдрючивались, хотя именно это направление считалось самым опасным — ведь тут было командование. Но… Эшелоны страшно растянулись. В самом деле. Казачья сотня — это 123 сабли. Конечно, на войне могло быть меньше, но эти казаки в последний год в боях не участвовали, они занимались охраной тыла и отловом дезертиров. Так вот, нормальный вагон — это «40 человек или 8 лошадей». Плюс нужен транспорт для имущества части. То есть одна сотня — один состав. А поезда не могут идти вплотную один за другим. К тому же дорогу-то обслуживали члены всё того же ВИКЖЕЛя! Они всячески тормозили продвижение. Так что корпус растянулся на огромном расстоянии. Все преимущества были у гарнизона.
А тут в атаку двинулись агитаторы. И что оказалось? А то, что господа путчисты не потрудились объяснить казачкам, зачем, собственно, их везут в Петроград. Генералы-с. Что этому быдлу что-то объяснять. В общем, оказалось, что горячие речи и направленные на эшелоны пулеметы подействовали очень хорошо. Так что к нашему приезду шел митинг, готовый перейти в братание.
Мы с ходу включились в процесс. Светлана производила сильное впечатление. Она в последнее время сменила имидж — щеголяла в черной кожаной куртке и красном платке, завязанном наподобие банданы. На пояс она нацепила кобуру с наганом, который заменил ей браунинг. Я слегка поучил её стрелять, так что револьвер у неё на поясе был не простым украшением. Вообще-то я думал, что такая мода пришла позже. Но, в конце-то концов, кто-то ведь её придумал. Возможно, что вот именно такие богемные валькирии революции.
Кстати, с этой курткой вышел анекдот. Я уже говорил, что кожанки носили рабочие, чья профессия была связана с техникой. Ну, ещё солдаты автоброневых войск и летчики. Все эти ребята были крупными парнями. А Светлана была девушкой весьма субтильной. Недаром на фотографиях времен Гражданской войны, в отличие от кинофильмов более поздних времен, большевистские девушки одеты в кожанки, которые им явно велики. К тому же в магазин, который торговал этой халабудой, моя подруга явилась в своем «учительском» прикиде. Представьте реакцию приказчика — явилась барышня и требует суровую мужскую одежду… Он аж вспотел, пока подобрал куртку ей по размеру. Зато теперь Светлана вводила казаков в полную прострацию. Они укреплялись в мысли, что если в Питере такие девки, то они явно ввязались во что-то не то…
В общем, вскоре началось братание. Разумеется, откуда-то нашлась водка, так что взаимопонимание было достигнуто полное. Об этом писать и это снимать уже не стоило, так что нам пора было в обратный путь.
Разница с моим временем была только в том, что генерал Крымов застрелился прямо в Луге. (В том варианте он пустил себе пулю в лоб после разговора с Керенским).
Когда мы въехали в город, то стали замечать, что на улицах творится что-то не то. Наблюдались группы рабочих и солдат, с оружием и без. Одни о чем-то возбужденно совещались, другие решительно двигались по направлению к центру. По поводу вторых я решил, что это рабочие возвращаются из окопов. Телеграф и телефон-то имелись — так что слухи о том, что корниловцы не прошли, могли уже давно дойти. Однако, что-то было не так. Чувствовалось — люди идут не ОТКУДА-ТО, А КУДА-ТО.
Разница опытному человеку видна сразу. Сравните, к примеру, людей идущих на футбольный матч и с него… Светлана это тоже заметила.
— Слушай, прямо как в революцию.
— Может, идут митинговать по поводу, что Корнилова отогнали? — спросил Семен, наш шофер. Светлана не согласилась.
— Да не похоже. Вот какие лица решительные. Может, тормознуть, расспросить?
Но я не согласился.
— Да на кой черт! В редакции всяко знают больше.
Семен резко ускорил движение. Оно понятно — ему тоже было любопытно. Вообще-то в это время все работники газет, даже уборщицы, очень гордились своей причастностью к прессе. А потому работали они на совесть.
Чем ближе к центру, тем больше становилось на улицах возбужденных людей. «Чистая» публика была озабочена не меньше пролетариата. Время от времени попадались стихийные митинги, на них выступали какие-то ораторы. На углу Забалканского и Сенной площади солдаты кого-то пинали ногами.
— Всё точно. Как в революцию было, — прокомментировала Светлана.
— А что никаких плакатов не видно?
— Так в феврале их сперва тоже не было.
Когда мы достигли редакции, я велел шоферу и фотографу оставаться в машине. Чуяло моё сердце, что рабочий день только начинается. Мы со Светланой рванули вверх по лестнице.
В редакции было на удивление пусто. Впрочем, понятно. Большинство журналистов разъехались еще с утра. Ведь было еще два направления наступления Корнилова — его части тормознули под Вырицей и под Ямбургом, который в моё время был Кингисеппом. Кто-то поехал туда. Кто-то под Гатчину, где рыли окопы… В общем, на месте была машинистка и ответсек Александр Георгиевич, старый газетный волк. В отличие от большинства старых журналистов, которые уже давно стали равнодушны ко всем на свете сенсациям, он не утратил молодого задора. Потому-то и пошел в нашу газету.
— Александр Георгиевич, что происходит? — Заорал я с порога.
— Вы сядьте, друзья. ТАКОЕ лучше слушать сидя.
…Когда я услышал новость, то понял, что опытный газетчик был прав. Сенсации подобного масштаба я не знал. Ни в том, ни в это времени.
Дело было в следующем. Неделю назад правительство Германии обратилось лично к князю Львову с предложением начать переговоры о перемирии и о заключении мира. Точнее, звучало это как-то иначе. Ведь перемирие обычно предлагает слабейший, а Германия таковой себя не считала. Так что формулировка была хитрее. Но суть была именно в этом. А Львов, сука позорная, это предложение скрыл. Расчет понятен. Он ждал Корнилова, который никаких переговоров с немцами не стал бы вести. И вот именно сегодня это всплыло — и новость быстро распространилась по городу. Так что волнения стали понятны.
— А это не утка? — Спросил я. — С немцев станется, они могут и не то запустить.
— Похоже нет. Михаил Маркович давно уже в Мариинском.[31] Он оттуда звонил, говорил, члены правительства и представители Петросовета вырвали у Львова признание. Говорит, что теперь там самое интересное… А возле дворца потихоньку собирается народ. Пока тихо.
