— Как ты понимаешь, мне все равно, какие у него были мотивы. Тем более, что в политику я лезть не собираюсь. Во всяком случае пока снова не стану королевой. А это вполне может скоро произойти. У его величества в очередной раз разовьется его знаменитая меланхолия, и он в очередной раз уступит трон своему сыну. — «Главное, чтобы это произошло не раньше того момента, как я уеду отсюда», — промелькнуло в голове Филиппы. — Ну а когда ты подаришь своему мужу наследника? — В голосе Луизы Елизаветы прозвучало такое знакомое злорадство, что у Филиппы сами собой сжались кулаки. Все никак не наступающая беременность — это было для Филиппы больной темой. Она бы так не реагировала, если бы не делила постель с Петром задолго до свадьбы. Если в течение годы она не сможет забеременеть, то начнут возникать перешептывания, а там и до развода недалеко. Уж она-то прекрасно знает, что случается с неудачницами, которые не могут дать трону наследника. И с каждым месяцем очередной неудачи, она понемногу начала причислять себя к этим неудачницам. Поэтому-то Филиппа и настояла на этой поездке, в надежде помочь стране, которая ей нравилась, и которая много чего ей дала. Ну и еще ей хотелось оставить хоть какой-то след в истории этой страны, а не отделаться одной строчкой, что была такая первая жена у Петра второго, а что с ней дальше случилось — не известно.
— Ты должно быть устала, тебе нужно отдыхать, — сухо сообщила она сестре, обращая внимание на то, что за окном уже начало темнеть.
— Ох, ты так добра, и так заботишься о моем самочувствии, — буквально пропела Луиза Елизавета, с трудом поднимаясь с диванчика и надевая ненавистные туфли, которые снова сдавили отекшие ноги.
Филиппа наблюдала, как та выходит, не делая ни малейшей попытки ей помочь. Когда дверь за сестрой закрылась, она вздохнула.
— Ничего не поменялось. Как она была злобной сукой, так и осталась. Бедная Барбара, — и Филиппа покачала головой, решительно подходя к окну, открытое ею по привычке, чтобы закрыть его и кликнуть служанок. Пора все-таки поспать, завтра предстоит тяжелый день, потому что день встречи с королевой Изабеллой не может быть легким.
— Филиппа, о, Филиппа, ты стала еще прекрасней, — Филиппа отпрыгнула от окна и тихонько взвизгнула, глядя, как на подоконнике повис молодой человек, весьма знакомой наружности. Присмотревшись, она сделала шаг в его сторону.
— Карл? Что ты здесь делаешь, да еще в такое время?
* * *
— Султан Ахмед прибыл инкогнито, дабы тайно встретиться с тобой, государь, Петр Алексеевич, — Ушаков неслышно прошелся по комнате и сел за стол напротив меня, дождавшись разрешительного кивка.
— Ты слышишь, Андрей Иванович, сколько иронии и просто небывалых странностей прозвучало в этой твоей фразе о том, что османский султан пробыл куда-то инкогнито, то есть без шествия слонов и увеселений на многие дни всего лишь от осознания того, что светлоликий султан решил тебя навестить, — я задумчиво посмотрел на стол, где передо мной лежал Табель о рангах, освоенный уже наполовину. — И что хочет Ахмед, встречи со мной?
— Наверное, это кому-то покажется странным, но нет, — Ушаков покачал головой. — Более того, он вообще не хочет встречаться с тобой, государь, Петр Алексеевич. Он почему-то решил, что я являюсь кем-то вроде Великого визиря, поэтому общение со мной — его потолок как изгнанника, которого силой принудили отказаться от трона и кто, собственный племянник.
— И это правитель, который считается одним наиболее прогрессивных. И что думать о других, менее подверженных прогрессу? — я решительно сунул закладку в центр довольно обширного труда и захлопнул Табель, отодвигая его в сторону. Это сейчас не главное. Сейчас главное — это Крым и вообще часть Черноморского побережья.
Из уроков истории я знал одну веху, которая не менялась никогда. Никто не режет врагов с большим остервенением, чем представители одной веры. Поэтому мои «помощь» Ахмеду будет состоять из бешенных башкир, чьи лидеры уже получили от меня такой тазир из-за своих противоправных действий, что запомнили урок, я надеюсь, надолго. В качестве искупления они сами выбрали себе каффару, в виде молитв действием, и именно башкиры будут составлять костяк моих войск, которые я брошу на Крым и побережье Черного моря, и частично пошлю вместе с Ахмедом, чтобы он напал на племянничка с другой стороны. Очаков я предполагаю брать классически, силами Ласси, а вот на Каспии придется в спешном порядке укрепляться, и, черт подери, у меня нет там многопушечных кораблей, которые могли бы прикрыть прибрежные города своим огнем. Нехватка ресурсов ощущалась во всем, хорошо хоть в армию сейчас, учитывая привилегии, шли с большей охотой, да, благодаря системе орошения, опробованной, где придется, Российской империи не грозил голод. А там и Кубань начнем осваивать с ее землей да доставшуюся мне часть Речи посполитой. Ну и картоху начали активнее высаживать, иной раз до трети посевной площади отведя для нее. По моему приказу по деревням и весям ходили вроде бы торгаши, которые семена по дешёвке из-под полы предлагали купить, шепотом рассказывая об удивительных свойствах этого овоща. Мужики останутся мужиками и через тысячу лет, я на это очень сильно надеюсь, а потому, нужно лишь какой-нибудь глупый приказ выпустить, вроде того, что определенные овощи не продаются тем, у кого причинное место, ну скажем, меньше трети аршина. Очереди выстроятся… а потом еще и урожаем друг перед другом хвастаться начнут, мол, смотри, кум, ага… Потому что внедрение той же картохи можно сделать быстрее, попросту приказать и насильно заставить ее сажать, вот только у меня нет времени на подавления различных картофельных или еще каких бунтов. А полезность они сами поймут, когда зимой жрать что будет. Тогда и бабы начнут всех убеждать, что да у ейного мужа не то что треть, у него поларшина! Гигант, потому давай побольше семян, че вылупился, зависть — грех великий.
Сейчас мне нужно укрепиться в тех границах, какие я себе наметил. И так укрепиться, чтобы ни одна падла рот не посмела в ближайшее время раскрыть. Потом организовать самую новую, самую крутую пограничную службу, а вот затем уже можно вплотную, а не наскоками, заниматься тем самым прогрессорством, в котором я вон Ахмеда заподозрил.
— Спорный вопрос, — протянул Ушаков, потирая шею. — Ахмед готов обсудить условия сотрудничества. За него стоит Валахия, Сербия и Албания, остальные европейские вассальные государства будут соблюдать нейтралитет, ожидая, вероятно, кто из султанов одержит победу.
— Логично, — я пожал плечами. Нормальная позиция, между прочим, хотя… — Андрей Иванович, вот делай что хочешь, но в нейтральные страны нужно заслать по несколько агентов. Ну не может такого быть, что никто из них не захочет воспользоваться ситуацией и не выскочить из-под вассалитета Османской империи.
— И что мы будем с ними делать? Просто наблюдать али поможем в их нелегком труде?
— Конечно же поможем, — я улыбнулся и повторил. — Конечно мы им поможем.
Дверь приоткрылась и показался Митька.
— Соймонов Леонтий Яковлевич и Тащив Василий Никитич по твоему приказу прибыли, государь, Петр Алексеевич. Впущать?
— А ты думаешь, что я их позвал, дабы они на то, как ты приемную обустроил, полюбовались? — Митька кивнул и исчез из поля моего зрения.
И Соймонов, и Татищев пока не были мною привлечены к каким-либо серьезным делам, но вот теперь настала пора убедиться, что они действительно такие, какими я их помню из лекций по истории в университете. От Татищева наша историчка вообще фанатела, и могла рассказывать о нем, лишь закатив глаза. Когда они вошли в кабинет, прилагая все усилия, чтобы не начать оглядываться по сторонам, я в свою очередь разглядывал их. Оба довольно высокие, статные и загорелые, значит, много времени проводят на улице. Смотрят прямо, у Соймонова читается в глазах вызов, что никак не вяжется с его письмом, в котором он бьет челом и рабом моим себя называет, прося себе войск побольше, чтобы суметь очередное выступление башкир вовремя не допустить. Мне понравилась эта формулировка «не допустить». Не «подавить», а «не допустить». Это многое говорит о человеке. Я махнул на кресла, стоящие рядом с креслом Ушакова. Андрей Иванович даже весьма ловко подвинулся вместе со своим сиденьем. Когда они все разместились, я еще раз внимательно осмотрел приглашенных офицеров и только после этого обратился к Соймову.
