вылезла знакомая фигура товарища Ахметшина и мой соратник по взрывным работам бросился ко мне с таким энтузиазмом, будто не видел меня лет десять, не меньше.
— Бетр Николаевич, наконец-то! А то я береживал уже!
Ну, я тоже обрадовался, скрывать не буду. За Ильяза и я волновался. Не чужой ведь. Сколько книжек вместе на верхотуре перечитано — тут любой сроднится. Да и отход из университета на конспиративную квартиру вовсе не казался простой затеей. Короче, было о чем беспокоиться.
Наскоро представив моего помощника присутствующим: вот, мол, хороший парень, вместе пришлось кое-что на этой войне сделать, я уволок татарина в дальний угол. Да, доклад принимать. Хотя сразу и не получилось. А как тут пройти мимо еще теплой картохи в мундирах, двух караваев хлеба, и даже куска сала! Не знаю как вы, а я унял любопытство вместе с требованиями уставов подальше. Еда главнее! Да и вкуснее принесенное, чем та пресная немецкая жвачка из сухпая. Да знаю я, что официально этот сушеный помет называется «железный рацион». Это, знаете, как в анекдоте старом: странное дело, слова такого нет, а жопа есть. Конечно, еще минут десять назад и арийская жратва была верхом мечтаний. Но не сейчас.
Мой зам по боевой достал уже ставший широко известным штык-нож, почикал хлеб, сальце, после чего вдумчиво поделил картохи, не обращая внимания на заурчавшие животы и шумное глотание слюны… Дальше слов нет. Это как слепому пытаться объяснить, что трава зеленая. Может, и послушает, но не поймет. Вот и вам незачем знать о прелести тепленькой картошечки, когда ее сначала надкусишь слегка, не до конца, внутрь положишь малюпусенький кусманчик сала, немножко желтого от почтенного возраста, но придающего такой великолепный вкус, всё это целиком отправляешь в рот и загрызаешь сверху ноздреватым душистым хлебушком, натуральной чернушкой, чуть кисловатой… И жуешь, но не глотаешь, ждешь, когда всё растворится прямо во рту… Праздник, одно слово.
А кто сдуру всё в себя пихает, у того только брюхо болит. Ответственно вам заявляю. Ладно, поели, теперь можно и с товарищем пообщаться. Ильяз все понимал, терпеливо ждал пока мы насытимся.
— Давай, рассказывай, что с тобой было, — первым спросил я. А как же, я начальник, значит, про себя после расскажу.
— Как рванул этот «голиаф», я сразу на выход болез, — начал доклад Ильяз. — Там еще фальш-стенка немного завалилась. Но я из этого бодвала выбрался хорошо, никто меня не заметил, — Ахметшин, пока рассказывал, от волнения даже руками начал потихоньку размахивать, есть за ним такое.
Немцы, конечно, бросились прочесывать университет. Но в здании после проверки был всего один пост у окон, пока нашли черный вход — основной то был засыпан обломками — пока прошерстили аудитории и коридоры — Ильяз утек. А дальше ничего интересного не было. Не дождавшись меня, пошел к тому же Линкевичу, «спрашивать чесноку». К счастью, старый пароль сработал, и его впустили. Хозяин конспиративной квартиры, со слов Ахметшина, оказался мировым мужиком, хоть и немножко странноватым. Там и сидел, Ильяс, хомячил тушенку и читал книжки, пока его не нашел Енот.
— Что будем дальше делать?
Собрались на улице втроем. Майор, Енот и я. Разговаривали шепотом, попытки закурить я тут же пресек. Табачный дым чувствуется издалека, нечего рисковать.
— Ты, когда в городе был, небочес цел? — спросил я Енота.
— Гинзбурга?
— Да.
— Цілий, що йому зробиться? — удивился подпольщик.
— Могли взорвать.
Я задумался. Судя по моим воспоминаниям, конспиративная квартира была маленькой однушкой и все мы туда банально не поместимся. Что, если вернуться на чердак Гинзбурга? Места там полно, запасы еды тоже есть. Все лучше, чем здесь крыс пугать и задницы морозить.
— Сможешь проверить небоскреб? Боюсь немцы могли оставить засаду. У нас там… условия получше.
— Сделаю, — покивал он.
— И нам нужна связь с подпольем. Организуй встречу с Кудрей, тьфу ты, с Максимом.
— Це непросто, — засомневался Енот. — Мені до нього…
— Я же тебе говорил про Дарницкий лагерь. Сын Сталина там. Мы не можем сидеть спокойно и ждать, когда его казнят.
— Та зробимо, я ж сказав, — подпольщик будто забыл, что секунду назад отнекивался.
— И надо срочно передать информацию в Москву.
— Со связью сложно, — вздохнул Енот. — В місті з’явилися пеленгаторы.
— Откуда знаешь?
— Пока шел, бачів машини з антенами.
Да… дела хреновые. Немцы взялись за Киев основательно. Что же делать без связи, если запросить помощь не получится? Да что и раньше — живая народная инициатива.
— Иди обратно в город, проверь небоскреб и найди Максима.
Я решил все-таки рискнуть.
— И одежду. Принеси нам гражданки, — добавил майор. — Без нее никак.
* * *
Назавтра я понял, что ждать действительно весьма утомительное занятие — поел, тайком оправился в развалинах, поспал. Да, питание дошло до той степени, что пришлось сбрасывать из организма остатки. Хотя и с трудом, после нескольких голодных дней. И так целый день с перерывами на бессмысленные разговоры и волнения. То рядом мотор машины услышишь, то чьи-то шаги. Сжимали в руках оружие, щелкали предохранителями. И ждали. Очень ждали Енота. И он не подвел. Заявился в двенадцатом часу ночи. С целым баулом одежды — телогрейки, штаны, картузы…
— Нижней поддевы нема, — пожаловался подпольщик. — Это еле собрали.
Те из нас, кто был в военном — бросились экипироваться. Я тоже напялил на себя привычную телогрейку — только бирки с фамилией не хватает. А куда дел свое пальтишко? Оно хоть и куцее, но тоже теплое, на вате. Очень уж меня упрашивал поменяться старшина Витя Гаврилов. Чем оно ему глянулось, не знаю. Пусть носит, мне не жалко. Подобрал себе шапку-ушанку. Зима близко, земля покрывается инеем каждое утро.
Как все закончили одеваться, я дал команду выдвигаться. Шли сторожась. Впереди Енот с Махно, в арьергарде Быков и Гаврилов. Сырцов с Архиповым тащили пулемет. Ильяза, как самого упитанного, нагрузили ящиками с патронами. Татарин взял сразу два, третий прихватил майор. Один я шел налегке. Не потому, что начальник — нес наготове гранаты. Нарвемся на патруль — те залягут и единственный способ их загасить — метко кинуть «колотушку».
