тебе, а не раскрытия! Помогать, Погодин, надо учиться бескорыстно. Чтобы быть кристально бедным.
Я демонстративно фыркнул и поморщился. Развернулся, собираясь решительно якобы уходить.
— Да погоди, Андрюха, я же пошутил! УРД у меня. Только оно секретное.
— Как у тебя? Ты же кражами занимаешься?
— Так на меня, как на самого молодого свесили все громкие темнухи прошлых лет. На Федя, разбирайся.
— Тебя, что Федей зовут?
— А ты что, не знал?
— Да знал, конечно. Тоже шучу.
Погодин открыл сейф и достал оттуда пухлую папку с потрепанными краями:
— Вот, смотри. Только никому ни слова, что я тебе показал. Это ж с грифом. — он привычно сбился на веский тон.
Я полистал папку. Ничего особенного. План мероприятий, версии. Стандартные справки о проделанной работе, сколько лиц отработали, что сделали. Подробно, вплоть до того, сколько людей дактилоскопировали. Все в одну кучу свалили, для пухлоты отчетности, так сказать.
— Ты сам-то хоть вникал? — я с укоризной посмотрел на Погодина. — Дело уже три месяца не обновлялось. Последняя справка датирована июнем.
— А я что? Разорваться должен? У меня работы воз и три вагона.
— Вижу, как ты работаешь. Чаи гоняешь, да на стуле качаешься.
— А ты что, начальник мой? И откуда ты вообще разбираешься в материалах оперативных? Ты же простой эксперт?
Я уж не стал говорить Погодину, что даже не эксперт. Как-то рассказывал ему о своей должности заведующего фотолабораторией, но он мимо ушей пропустил, часто так делает.
— Я, Федя, в работу просто быстро вникаю, приглядываюсь, что да как. К нам в отдел много сотрудников опытных с других служб захаживает. Общаюсь с ними, а не сижу в кабинете на неустойчивом стуле…
— Ну да, не читал я дело. Все равно висяк. Сам знаешь, если по горячим или в течение недели убийство не раскрыли, то шансов дальше — мизер остается.
Я полистал папку. Никаких упоминаний о белой Волге, ухажере и прочих подробностей личной жизни убитой. Наверное, когда опера опрашивали коллег Веры, Шурочка в отпуске была или на больничном.
Я уже почти расстроился, как вдруг наткнулся на любопытную бумажку. Список лиц, с кем контактировала убитая. Очень интересно. Почему-то там несколько мужчин. Напротив фамилии одного из них написано, что бывший муж. А вот это уже очень интересно…
— Ножик дай, — потребовал я у Погодина.
— Зачем? — удивился тот.
— Давай говорю…
— Есть складной, пойдет?
— Без разницы, — я взял складник и поддел белые нитки, которыми было сшито дело.
— Ты что делаешь? — Федя попытался выхватить папку, но я вцепился в нее, как коршун в куренка. Только с когтями можно вырвать у меня добычу.
— Не боись, Погодин. Я аккуратно листочек вытащу, перепишу, а потом принесу и сошьем все как было.
— Может, не надо?
— Надо, Федя, надо…
— Так нить же оклеена и подпись начальника! — не унимался Погодин.
— И нитку обратно приклеим, и подпись нарисуем. Все будет. Ты, будто не мент вовсе.
— Это же подделка документов!
— Подделка, Федя, это когда в корыстных целях, а это ради общего дела. Чувствуешь разницу?
— Зря я тебе дело дал, начальник за него с меня шкуру спустит.
— Не блажи. Эту папку несколько месяцев никто не трогал. Не потрогают еще денек. Вот и все, — я аккуратно свернул заветный листочек и сунул его в карман рубашки. — Делов-то. Все бывай. До завтра.
Погодин молчал, с ужасом глядя на “распотрошенное” розыскное дело, обхватив голову руками.
Вильнув возле его стола, я прихватил еще кое-что. Траурный Федя даже не заметил, что лишился самого ценного.
Покинув кабинет, направился в свой отдел. Посмотрел на часы и засек время. Мысленно сделал ставку, через сколько минут прискачет ко мне Погодин. Остановился на десяти. Тот прилетел через пять. Глаза навылупку, волосы всклочены, сам заикается:
— Андрюха! Ты пистолет мой не видел?
— Какой пистолет? — хитро прищурился я.
— Ясно, какой, табельный. ПМ пропал. Куда я его деть мог? Ума не приложу. Ну все… Хана мне. Уволят.
— Как пистолет мог из кобуры на поясе пропасть?
— Да не в кобуре он был!
— Тем более, — подначивал я. — Из сейфа как мог пропасть?
— Да почему из сейфа-то? На столе он лежал!
— Да потому что, дурья твоя башка, пистолет только в кобуре должен быть на теле или в сейфе. Другого не дано. Кто у тебя наставник был, что не научил этому?
— Да знаю я, помоги его найти! Куда делся не пойму.
— Бери, — я запустил руку за спину и вытащил из-за пояса ПМ. — Не теряй больше.
— Так это ты стащил его? Зачем?!
— В воспитательных целях. Зато в следующий раз, ты так больше не сделаешь.
— Ну ты, Петров!.. Да я… Я начальнику твоем скажу!
— Давай, еще от него тебе влетит. Иди уже, работай. Еще спасибо мне скажешь когда-нибудь. Пистолет пуще бабы беречь надо. Баб много, а ствол у мужика один. Сечешь?
Глава 7
Городская поликлиника собрала толпу народа у регистратуры. Из четырех окошек, с вырезанными из оргстекла под трафарет надписями с засохшими подтеками: “Регистратура”, работало только два. Пациенты, преимущественно предпенсионного возраста, облепили амбразуры маленьких окошек, как муравьи апельсиновую корку.
Передние ряды повисли на полированном подоконнике и пытались заглянуть в прорезь, периодически оборачивались и шипели на задних. Те, в свою очередь, вытягивали шеи, словно хотели разглядеть “что дают?” в этой самой «Регистратуре».
Медрегистраторы в дежурном режиме обгавкивали посетителей. Иногда пациентам удавалось вывести их из себя. Тогда те, доведенные до кипения, швыряли им медицинские карточки. Иногда закатывали глаза и, вздыхая, морщились, когда кто-то помимо обращения, еще спрашивал у них, как найти тот или иной кабинет. Видно, по закону Дарвина на такую работу всегда брали только женщин с хваткой кобры и длинным языком.
В общем, все как во всех бесплатных больницах, во все времена. Честно отстояв в очереди, я, наконец, добился своей карточки и получил бегунок, в какие кабинеты нужно пройти, чтобы получить справку о прохождении заветной медкомиссии для поступления в школу милиции.
В списке врачей стандартно значились: хирург, окулист, терапевт, лор, дерматолог и др. Начать решил с хирурга. Недавно только узнал, что слово “хирург” пишется иногда через “е”, наверно, это все-таки зависит от квалификации врача.
Возле крашенной в голубой цвет стены по обеим сторонам кабинета хирурга расселись ожидающие. Лавок на всех, как обычно, не хватило. Кто-то, как предстояло и мне, подпирал штукатурку.
— Кто последний? — спросил я, с тоской оглядывая длиннющую очередь.
— Все последние, — злорадно хмыкали в ответ бдящие в передних рядах, кто уже близко подобрался к заветной двери врача, на их лицах сияло
