– Англичанин? – обернулся к нему разгоряченный спором Иннокентий Порфирьевич. – А все: кончилась его зона. До Кабула считаные километры остались, вот он и отвалил. Британцы – народ пунктуальный. Закрыты зоны с такими-то координатами для них – значит, закрыты.
– Зато вдали от столицы для них границ нет, – злорадно заметил тоже красный как рак пассажир сзади. – И вам, поручик, скоро в этом предстоит убедиться… Кстати, вы, молодой человек, весьма непочтительны со старшим по чину, – язвительно добавил он. – Непорядок-с!
– Вы о чем? – неловко повернулся в кресле Саша, чтобы посмотреть, кто этот спорщик сзади – не дай бог проглядел еще одного офицера.
Но тот, позади, одет был в обычную «цивильную» пиджачную пару, носил пенсне и «профессорскую» бородку, придававшие ему вид отнюдь не мужественный и никак не военный.
– Не о чем, а о ком, – вздохнул Иннокентий Порфирьевич. – Это он обо мне, Саша.
– Так вы офицер?
– Целый полковник, – ядовито добавил сзади «профессор».
«Не может быть! – опешил поручик, и тут у него будто шаровая молния разорвалась в мозгу: вчерашний «пьяный» вечер, лысоватый толстяк – вот почему он так странно знаком, безропотно отдавший выигрыш ротмистр-ухарь… И одновременно собственное свинское состояние. – Стыд-то какой!..»
– Не егозите, поручик, – буркнул Иннокентий Порфирьевич пытающемуся выбраться из тесного кресла, дабы отдать честь, Бежецкому. – Я не при погонах, как видите, поэтому политесы свои оставьте до земли. Да и не вашей епархии я полковник, Саша. Всего лишь медицинской службы. Заведую в Кабуле военным госпиталем. А мундир терпеть не могу, поскольку человек насквозь цивильный. Штафирка, как выражался ваш вчерашний дружок, каналья Морошевич.
– Он не друг мне…
– Охотно верю. А вам, Геронтий Фомич, – обернулся полковник назад, – должно быть стыдно. Так смутили нашего нового земляка.
– Ничего, привыкнет, – огрызнулся «профессор».
– Прошу любить и жаловать, – улыбнулся сосед Александру. – Господин Калистратов – мой вечный оппонент. А по совместительству…
– Просим занять свои места и пристегнуть ремни безопасности, – пробасила в микрофон «стюардесса в погонах». – Наш самолет начал снижение, и через несколько минут мы совершим посадку в аэропорту города Кабул, столицы Королевства Афганского… Если бог даст, конечно, – не выдержал торжественного тона вояка и хмыкнул. – Одним словом, молитесь, господа!..
– Пристегнитесь, Саша, – оборвал представление полковник, суетливо застегивая на объемистом чреве ремень. – И держитесь за подлокотники – сейчас начнется воздушная акробатика! Добро пожаловать в Афганистан…
Наконец-то Александр смог лечь и вытянуть гудящие ноги. Наверняка это был самый долгий день из тех, что он мог припомнить. Даже знаменитое «физическое испытание», входящее в выпускной «джентльменский набор» его родного училища, не могло затмить той беготни, что свалилась на него сегодня. А еще говорят, что жизнь на Востоке спокойна и размеренна.
Спать он пока не собирался – еще требовалось помыться, привести себя в порядок после дороги, заправить постель относительно свежим бельем, полученным вместе с ключом от комнаты в двухкомнатном «номере» (вторая была кем-то занята)… Да и не шел сон, наоборот, в глазах мелькали яркие, словно на киноэкране, картинки пролетевшего дня…
– Сожалею, поручик! – развел руками Иннокентий Порфирьевич, лишь только они оказались за воротами Кабульского аэропорта – павильона еще более убогого, чем в Ашгабате, и, судя по всему, вообще не рассчитанного на длительное пребывание европейцев. – Рад бы вас подбросить до штаба, но госпиталь в другой стороне, а водитель только что сообщил, что там меня ждут не дождутся – с гор привезли партию раненых и некоторые, боюсь, не дотерпят до моего прибытия, даже если я буду поспешать изо всех сил. Правда, если вы не возражаете прокатиться со мной до госпиталя… Но предупреждаю – это дело долгое. Пробки и все такое…
– Пробки? – удивился Бежецкий, пребывающий еще в состоянии легкой прострации после тех поистине акробатических пируэтов, что выделывал пилот, заходя на посадку. И, главное, не от пустого лихачества: как объяснили Саше попутчики – в последнее время участились обстрелы самолетов и вертолетов, чаще всего, конечно, из стрелкового оружия, не приносящего особенного урона, но несколько раз по «воздушным целям» били из зенитных комплексов. Четыре раза успешно… Не для пилотов и пассажиров, конечно.
Зато в аэропорту не оказалось ни паспортного, ни таможенного контроля, что немало удивило Бежецкого, не ожидавшего подобной безалаберности от столицы иного государства, пусть не такого мощного, как Россия, но тем не менее… Хотя, может быть, кого-нибудь и проверяли, но полковник Седых, сунув что-то в руку сразу же заулыбавшемуся во все тридцать два зуба смуглому усатому военному в мышиного цвета мундире с огромными звездами на погонах (ей-богу, встреть его где-нибудь на улице, Саша принял бы его за главнокомандующего афганской армией – фельдмаршала или даже генералиссимуса), провел поручика и господина Калистратова, оказавшегося главой российской миссии Красного Креста, без задержки. «Генералиссимус», кстати, оказался всего лишь «маджором» – майором афганской пограничной службы.
– Увы, пробки, – развел руками полковник. – Автомобилей тут не так уж и много – с моей родной Москвой или вашим, Саша, Петербургом не сравнить. Зато обилие гужевого транспорта, пешеходов, узость улиц и ужасно бестолковая застройка. На самых широких улицах едва разминутся два легковых автомобиля, тротуаров нет вообще, а понятие о правилах дорожного движения здесь отсутствует как таковое. В большинство же улочек, особенно старой или, как здесь говорят, «азиатской» части города, не проехать никак – только пешком. Восток, одним словом.
– На проспекте Зия-Шаха поставили регулировщика, – заметил Геронтий Фомич не без яда – вообще, как понял Александр, этот господин находился в оппозиции ко всему на свете. – И ходят слухи, что поставят светофор. Веничка Лисицын хвастался, что это он лично посвятил наследника в тонкости европейского уличного движения.
– Которого из наследников? – поинтересовался Иннокентий Порфирьевич, вытягивая шею и пытаясь разглядеть за морем голов автомобиль, прибывший за ним, – водитель куда-то запропастился. – Махмуда или Ибрагима?
– Клянется, что Ибрагима.
– Врет, – отрезал полковник. – Господин Лисицын, не спорю, инженер грамотный и человек образованный, но выдумщик, каких поискать. Если бы вы сказали, что Махмуда, я бы поверил…
Саша с тоской подумал, что два его новых знакомца разговаривают на китайском языке – настолько непонятны для него были местные коллизии, хорошо известные «аборигенам». И снова укорил себя, что не удосужился еще в Петербурге прикупить пару-тройку книг о стране, где твердо решил сложить голову, или хотя бы проштудировать подшивки газет из отцовского кабинета. Но к чему человеку, едущему погибать, лишние знания? И вот теперь юноша чувствовал, что не раз и не два еще попадет впросак, а то и станет посмешищем в чужих глазах, чего он всегда особенно боялся.
– Ага! Вот он где, – прервал полковник разговор и устремился сквозь толпу, будто ледокол, легко раздвигая щуплых афганцев. – До свидания, Геронтий Фомич! До встречи, Саша! – крикнул он уже издали, покрывая зычным голосом разноязыкий гомон толпы. – Встретимся на днях…
– И как мне добраться до штаба? – уныло спросил Александр, озираясь вокруг: такого столпотворения он не встречал даже на масленичных гуляньях в Москве, где был как-то с родителями в детстве и потерялся в толпе, почему приключение это и отпечаталось накрепко в его памяти.
– А мне вот с вами как раз по пути, – любезно сообщил господин Калистратов. – Сейчас возьмем местное такси и – с ветерком… Если повезет, конечно.
– Но это, наверное, дорого? – опасливо спросил поручик, после «карточного инцидента» давший себе слово быть осторожным в финансовых вопросах – по старому доброму принципу «Обжегшись на молоке…». – А я не поменял еще рубли на местную валюту…
– И не торопитесь, – махнул рукой «миссионер». – В местных банках вас непременно обжулят – обсчитают или подсунут фальшивку, а то и с абсолютно честными глазами выдадут настоящие, но вышедшие из оборота купюры. Дело в том, – пояснил Геронтий Фомич, – что здесь денежные реформы почти так же привычны, как у нас розыгрыши государственного займа. И последняя была буквально в позапрошлом году. А поскольку о цивилизованном обмене тут и не слышали, то все реформы до единой – конфискационные. Меняют населению по тысяче-другой афгани на лицо и – трава не расти. Хочешь – стены красивыми бумажками оклеивай, хочешь – печку ими топи. А на «невостребованные» суммы списывают государственный долг. Поэтому местные жители свои родные деньги не слишком уважают, но с радостью принимают любую иностранную валюту – от персидских томанов до российских рублей. И предпочитают, заметьте, звонкую монету…
