Я взглянула в закатывающиеся в кайфе глаза отца над приоткрытым забывшимся ртом, посмотрела на едва уловимые движения в пизде Танечки его хуя, увидела мокрое пятнышко под ней на покрывале и почувствовала, что мотылёк её ротика вгоняет меня в очень нежный спокойный оргазм. Я застонала в голос, нарушая эту безумящую меня тишину, прильнула щекой к её горячему животику и потекла дочке в рот… Отец почти совсем замер, даже дыханием, и сквозь Танечкин мягкий животик я ощущала, как бьётся, пульсируя глубоко внутри дедын исторгающий обильные запасы спермы член…
Отец вышел аккуратно настолько же, как и входил. Пизда Танечки прощально хлюпнула, схлопываясь, и по попке моей девочки побежали тягучие струйки на постель.
– На сегодня достаточно, хорошие мои! – выразил общее мнение отец. – Все за стол и отметим знакомство!
– Есть – за стол! – Тоха спрятал торчавший ещё свой неумеренный хуй и принялся поцелуями приводить в порядок жену. – Только мы в душ на секунды три!
– Тош, можно я Танюшу покупаю сегодня? – спросила я, натягивая трусы и снимая измятое платье.
– Нет! – строго за Тоху ответил отец. – Купаемся только по очереди, а то за столом никого не дождёшься! Покупает она… Ох, Нинка! Говорю же – на сегодня всё, хватит тут трахаться, как мартышки!
Услышав непривычный из уст отца неологизм «трахаться» я поняла, что, похоже, действительно всё и, махнув на них всех широко растопыренной ладонью, пошла первою умываться.
В 8.00 меня разбудил домашний номер.
– Здравствуйте, извините, можно Нину Михайловну?
«Со вчерашнего вечера в этом секс-отеле, похоже, можно всех!», мелькнула проворная мысль, заставив меня улыбнуться в трубку:
– Да, я вас слушаю…
– Нина Михайловна, это Ирина Георгиевна вас беспокоит. Если помните – мама Миши, вашего пациента. Извините, что рано утром и в выходной, но…
– Ирочка, не балуйтесь со средствами связи! – прервала я, с “невероятным трудом” припоминая любимого пациента и его очаровашку-мамочку. – Мишенька тиснул и мой домашний телефон заодно, да?
– Нет, что вы! – я почти видела всю сконфуженность и неловкость этой чудо-мамашки на том конце провода. – Это не он… это я сама взяла на всякий случай в регистратуре… вы мне очень понравились… А Мишенька… он заболел…
– Как заболел? – вырвалось у меня.
– У него жуткий насморк и температура! Я боюсь, что это какой-нибудь грипп из новых, а поликлиники не работают, ждать до завтра… Нина Михайловна, вы не могли бы к нему прийти, посмотреть?
– Ирина Георгиевна, – я посерьёзнела: когда-то подобные звонки действительно были моим профессиональным кредо. – Но я не терапевт уже несколько лет. Я врач-сексолог!
– Хотя бы поставить диагноз! Может быть пару уколов… – прекрасная Ирочка, похоже, в самом деле находилась в расстроенных чувствах на грани отчаяния. – Нина Михайловна, вы единственный знакомый мне доктор и со слов Миши очень хороший врач... Вы придёте?
– Ага… – я пыталась представить себе эти «слова Миши» о моей профпригодности и отлично понимала уже, что приду в любом случае и в каком угодно моём амплуа. – Ирочка, выпейте валерьянки немедленно и ждите меня через полчаса!
«И когда он успел простыть?», думала я, вторые сутки упражняясь в спринтерском эстет-марафете, «С его-то показателями…». Через двадцать восемь минут я удерживала кнопку звонка рядом с высокохудожественными граффити по дерматиновой обивке двери.
– Утро доброе! – на пороге стоял мужчина в трусах на босу ногу с образом Ниффертити на волосатом предплечье.
– Простите, доктора вызывали? – на миг мне показалось, что я ошиблась адресом.
– Нина Михайловна? – мужчина отступил в коридор. – Проходите, пожалуйста!
Я шагнула через порог, прикрыла дверь и по привычке наклонилась к застёжкам.
– Нина Михайловна, что вы! Не надо, не разувайтесь! – талии моей коснулась рука. – Проходите, этот оболтус там, у себя!
Выпрямившись, я невольно ещё раз взглянула на этого галантного кавалера с мохнатым пузиком над семейными неглиже.
– Николай Иванович! – развёл руками мужчина. – Отец…
Я процокала каблучками по ламинату в прикрытую дальнюю дверь.
За дверью сцена напоминала островок-осколок семейной идиллии. Среди разбросанных книг на полу сидела девочка школьного возраста в топике и мини-юбке и обучала лежавшую в углу огромную овчарку складыванию паззлов. На кровати у стены лежал хворый мой пациент с повязанным шарфиком горлом и порозовевшим лицом. Лежал на боку, подставив руку под голову. У кровати его сидела на коленках мамочка его, Ирочка, Ирина Георгиевна. Жалела и гладила сына. Вся идиллия несколько диссонировала только с одним обстоятельством – мамочка больному сынуле сосала показываемый ей из-под одеяла хуй…
– Ирина Георгиевна!.. – я чуть опешила. – Здравствуйте! Но что вы делаете? Миша?
– Хоть чем-то помочь… – обернула ко мне мокрое, всё в оправданиях лицо Ирочка. – Здравствуйте! Вы посмотрите его, Нина Михайловна?
Она вспорхнула с лёгкостью ласточки, и через секунду её уже не было в комнате. Мы с Джерри внимательно посмотрели друг другу в глаза и лишь плечами пожали.
– Миша, что с тобой? – задала я не совсем соответствующий компетентности врача вопрос.
– Заболел… – каков вопрос, таков был и ответ. – Температура вот…
Я поставила на ковёр свою дежурную сумочку, извлекла градусник и сунула ему под мышку.
– Когда ж ты успел… – я расправляла на груди стетоскоп. – На улице тепло, в доме ни сквозняка, вчера ещё нормальный был…
– Не, не нормальный! – подала голос от собирания паззлов девочка, которая, наверное, всё-таки была той самой названной в честь мамы сестрёнкой Миши. – Он уже дня три ненормальный какой-то совсем…
Я посмотрела на Иринку и перевела взгляд на сияющее неизвестно отчего выражение лица Миши.
– Ирина… Кареловна! – Иринка подошла и протянула маленькую ладошку. – Тётя доктор, вы его вылечите?
– Постараюсь… – я немного спуталась. – А почему «Кареловна»?
– Папа – чех. Урождённый. Выросший в нашей стране, – заученным спокойным голосом начала пояснение «Ирина Кареловна», вновь принимаясь за разноцветные стёклышки, и я подумала, что ей уже приходилось обрисовывать фамильную особенность примерно тысячу и один раз. – У него двойное гражданство и двойная фамилия. Чешская фамилия – Вшжишка – его. А русская – Мироненко – мамина. И по-чешски его зовут совсем смешно: Карел Янович…
– Три дня?.. – я водила чашечкой стетоскопа по его соскам, напряжённо вслушиваясь в абсолютно здоровые ритмы его сердца и лёгких. – Больной, а вы уверены…
