– Какая свадьба без скандала! – горячо поддержал нарушение тишины Тоха.
– Не перебивай, – попросил отец, и я переложила со своей тарелки крылышко зятю Антошке.
Танечка сидела и смотрела на всех по очереди с видом случайного гостя попавшего на заседание президиума клуба профессиональных идиотов. По счастливой случайности место её находилось в дедовом углу, и удрать она могла только разве что под столом. Сидевший рядом Антоха гладил её по коленке.
– А ты подумала о социальной значимости фактора снесения межродственных барьеров и о возможных психосоциальных последствиях? – продолжил укрепление убеждённости внучки в идиотизме её окружения дед.
– Нет… – скромно потупила очи я. – Не подумала…
– И правильно сделала, – одобрил отец. – Над этим институты работают, нечего башку забивать… Оттого предлагаю ещё по одной и берёмся за чай. Держись, внученька, я им так просто тебя не отдам! Мы пошлём твою мамку за тортиком в холодильник, чтобы думала наперёд, что несёт…
– Фиг я его вам целым донесу! – обиженно надулась я, и Танечка, наконец, вышла из состояния глубинного ступора посредством мелькнувшей искрами по глазам улыбки.
Но сидела по-прежнему напружинено и подозрительно взглядывала на всех. Но за чаем, действительно, всем удалось немного расслабиться, к тому же музыка… Мы уже сидели, непринуждённо болтая о всяком вздоре. Тогда я сделала вид, что меня окончательно развезло-уморило после всего. Потянувшись прямо за столом, чего не позволяла делать даже любимому зятю, я произнесла:
– Совокупляться хочу! Антошка, пойдём…
Зять приподнялся из-за стола на каком-то автопилоте.
– Мама, это Мой муж! – Танечке всё-таки удалось сотрясти воздух по моему адресу.
– Собственница! – согласилась с ней я. – Здесь муж, там инцест – и куда мне умной и красивой податься? Антошка, говорю, пойдём покурим… Танюш, у тебя никогда не хватает терпения выслушать маму свою до конца!
Антон выбрался, и мы почти величественно удалились с ним на балкон под вновь устроенное позади нас нами молчание.
На балконе он трогал меня за пизду и говорил неприличности, пуская дым в потолок. В ответ я обзывала его прыщавым юнцом и нахалом, обещая во всех подробностях рассказать обо всём его жене. На что он горячо уверял: если я немедленно не развернусь и не предстану перед ним раком, то подробностей будет крайне мало и рассказ мой получится очень коротким и невыразительным. Но ебаться с ним на балконе – неудобно и на скорый конец – я не хотела совсем. Хотелось обстоятельно, долго, со вкусом, по большой и красивой любви…
– Антон, брысь! Ты мне лучше скажи… – я попыталась избавиться от его руки на моих трусах.
– Мама, пожалуйста, не брыкайтесь так жопой! Вы мешаете мне попасть пальцем вам в сфинктер!
– Куда? Совсем обалдел! – я изловчилась и всё-таки оставила его ладонь не у дел. – Это через трусы-то? Балбес! Слушай, Тошка, угомонись на минуту, пожалуйста! Тебе как моя мысль?
– Какая мысль? – спросил он таким тоном, будто вовсе не подозревал за своей ненаглядной тёщей способностей к какому-либо мышлению.
– Заткнись быстрей и очнись, по возможности! – я поцеловала его в наполненный дымом рот, и он поперхнулся, закашлявшись. – Прекрасно ведь понял, о чём я!
– О Танечке! – он перестал кашлять и улыбнулся. – Не, это вряд ли… не даст… Да и дед…
– Чего – дед? – я сжала его за торчащий под шортами хуй. – Что он – внучку не любит, по-твоему?
– Любит, конечно… – Антон поднял глаза на меня. – Вот потому и надаёт нам обоим по сраке, если пристанем к ней! С такими мыслями…
– Вот ты и пойдёшь его уговаривать, чтоб он по сраке нам давал мягче, а кому и нежней! – высказала я созревшее вмиг решение вслух. – А я буду убалтывать Танечку в вашей комнате! Пойдёт, Тоха?
– Пойдёт… – он только пожал плечами, похоже, внутренне расценив всю справедливость распределения сил: лёгких участков у нас с ним попросту не было.
– Если будет совсем край тяжело – добавь топлива (только в меру!) и жми на меня. Мол, мама просила до уссыканья в колготки! Он поймёт… – я подмигнула чуть опешившему от мелькнувшей в глазах догадки Антону, и напутственно шлёпнула его ладошкой по заднице…
– Танечка, где мой Де Сент Экзюпери? – я подставила стул, укладывая томик на шкаф-антресоль.
– Там, на столике, ма! – донеслось вполне беззаботно из кухни.
– Ко мне! – единственно к чему я была невыносимо строга, так это к постоянным рассеиваниям моих бестселлеров с библиотечных полок по самым паутинным углам квартиры; Танечка знала об этом… Я поставила стул на место.
– Ну, ма, вот же… – Танюша предстала на пороге комнаты и растерянно заозиралась вокруг.
– Сокровище моё… – я вздохнула, вперяя взор в потолок в направлении томика. И произнесла жалобно: – Туда я уже попросту не достану!
– Это Тошка закинул, когда убирал! – Танечка подставила тот же стул и потянулась за фолиантом.
Я подошла и обняла её стройные ножки обнажившиеся по самые бёдра из-под короткого халатика. Во мне сразу же всё отдалось очень нежным теплом по отношению к дочери. Я очень легко приподняла за попку её, обернулась и вместе с ней рухнула на стоявшую почти у колен застеленную софу. Софа, обалдев, тихо охнула, а Танечка тут же принялась отбиваться от меня, как в нашей с ней детской игре в “кошки-мышки”.
– Пусти, пусти, ой, мам, пусти! – она к моему удовольствию, по-прежнему, совершенно не выносила щекотки.
– Не могу я тебя отпустить! – я навалилась всем телом, прижимая к постели её бьющийся стройный стан. – Ты попалась и я тебя съем, моя милая мышка!
– Я не мышка, я кошка! – Танюшка ловко вывернулась из-под меня и через мгновенье я сама лежала с прижимаемыми к подушке руками. – Я сама тебя съем!
– Не ешь меня, я тебе пригожусь… – прошептала я расслабленно-ласково и поцеловала дочь в изгиб прижимающего меня локтя.
Изгиб дрогнул, и Танечка выпрямилась, усевшись попой у меня на лобке. «Мама!», прошептала она в ответ, «Ты опять, да? Я сейчас буду плакать…».
– Зачем? – поинтересовалась я и потянула её упирающиеся плечики к своей груди. – Ещё придумай мне, как врачу-сексологу, рассказать про всю противоестественность! Не хочу – мне Леночка рассказывала уже вчера!
– И что? – Танечка, наконец, поддалась и прижалась своими заострёнными лифчиком холмиками к моим большим мягким сиськам.
– И сосала, как маленькая, потом! И ничего… Танюш, я тебя люблю!
– Что сосала? – моя прелесть доченька была само недоумение. – Тебе грудь?
– Нет… клитор… – я с трудом подавила в себе желание использовать более отвязное слово “секель”. – И было очень хорошо, но… Танюш, я тебя люблю!
