Карты, деньги, два ствола
Вспоминая конец 36-го — начало 37-го года, я всегда поражался тому, как я умудрялся не замечать, что живу совсем в другой стране. Хоть я и не был делегатом съезда, но мне всё-таки пришлось выступить на нём дважды. Первый раз это была инициатива Сталина, отбивавшегося от "новой оппозиции" в вопросе свободного выхода республик из состава СССР. Иосиф Виссарионович, несмотря на весь свой авторитет, не смог переломить ситуацию в свою пользу. Да что там говорить, если против свободного выхода республик из союза выступал его ближайший соратник Киров. И тогда, явно надеясь на "конструктивное сотрудничество", товарищ Сталин предложил заслушать мнение товарища Любимова, который хоть и не является делегатом съезда, но имеет большой авторитет в партии. "Новая оппозиция", как я и предполагал, составившая большинство делегатов, предложение с восторгом поддержала и я был вызван на инструктаж. Каково же было удивление вождя, когда я наотрез отказался его поддержать. Наоборот, пообещал приложить все усилия, чтобы семнадцатая статья принята не была! Конечно, о капризах речи не шло, у меня были свои железные аргументы, причём, проверенные, к сожалению, на практике в другом мире. К словам о том, что выход хоть одной республики рвёт внутрисоюзные хозяйственные связи и негативно отражается на государстве в целом, проламывает брешь в его обороне, а потому не может быть внутренним делом отдельно взятой республики, Сталин прислушался. Но всё равно, отношения наши, вроде бы наладившиеся, охладели.
— Вы же поддержали проект конституции! Статью в "Правде" написали! А теперь высказываете иное мнение! Как такое может быть?! Это не по-большевистски! — упрекал меня первый секретарь.
— Поддержал в целом, товарищ Сталин. Но в этом вопросе буду стоять намертво. Нельзя вносить в Союз даже тень неуверенности в единстве. Если она будет, то нам что, строить хозяйство каждой республики автономно? Чтоб в случае выхода остальные не пострадали? Так поздно уже! Я тоже хочу, чтобы и люди, и республики имели максимальную степень свободы. До тех пор, пока это не затрагивает интересы других людей и республик, — начал было я снова доказывать свою правоту с рациональной точки зрения, но не увидел во взгляде вождя должного отклика, поэтому под конец просто нахулиганил. — И вообще, товарищ Сталин, вы же в семинарии учились. "Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то; и если дом разделится сам в себе, не может устоять дом тот". Евангелие от Марка вы должны помнить. Древние были вовсе не дураки и неправильно отвергать их положительный опыт. Ведь мы же не будем ради видимости, что любая Советская республика может по желанию выйти из СССР, хотя сейчас таких желающих на самом деле нет, закладывать в законы страны трещину, которой могут воспользоваться наши враги?
— Идите, — отпустил меня вождь народов, явно раздражённый.
Единственное, что я мог сделать для Иосифа Виссарионовича, как предложить не отменять 17-ю статью вовсе, а переработать её в ключе закона "об Особых республиках СССР". То есть, желающие выйти не должны были отныне получать согласие остальных республик, как в прежней конституции, но обязаны были бы предоставить в общесоюзные органы власти план отделения, минимизирующий негативные последствия такого решения для республики и СССР в целом. План мог быть согласован или отправлен на доработку, устанавливались сроки его реализации. И только потом могло состояться фактическое отделение. То есть цивилизованный развод с разделом имущества. А не скандал с выкидыванием чемоданов за дверь. С этим я и выступил на съезде советов, который к моим словам прислушался, дополнив заодно и сам закон "об Особых республиках". На случай, если новички на полдороги вдруг передумают вступать в Союз окончательно.
Мыслимо ли это было в том мире, который я раньше знал? Можно ли было представить, чтобы Сталин, когда либо, публично, под давлением большинства, признает свою неправоту на съезде? Вот тогда-то я окончательно понял, что новый СССР уже никогда не превратится в страну моего детства лет этак через пятьдесят. Будет другое. Лучше ли, хуже — не знаю. Но другое. Совсем. Слишком уж вольно и гордо чувствуют себя сейчас окружающие меня люди, ничего общего с "тем 37-м годом". Демократия, не пустопорожняя болтовня, а реальное народовластие. Так, что и сам Сталин свою точку зрения навязать не может. И лучшим примером здесь мог бы послужить спор, какие республики должны быть советскими, а какие автономными. Среди прочего Сталин упомянул, что Советская республика должна иметь техническую возможность выхода из Союза, то есть внешнюю границу. "Новая оппозиция" не промолчала, первому секретарю ВКП(б) тут же задали вопрос, что будет, если из Союза вдруг решит выйти РСФСР? Ответ и так был всем ясен, поэтому дискуссия свернула в сторону равноправия советских республик. Одни, избранные от окраинных регионов страны, стояли за то, чтоб лишить Россию права выхода. Другие, избранные от РСФСР, за то, чтоб закрепить за ней законодательно привилегированное положение в плане меньших отчислений в общесоюзный бюджет. То есть оплатить лояльность. В этом споре одна часть "новой оппозиции" выступила против другой по территориальному признаку, а решили всё именно теоретики, не поддержавшие ни тех, ни тех, а давившие своё. В результате в Конституцию, в статью о равноправии союзных республик было лишь внесено дополнительное уточнение о недопустимости неоправданных преференций одних перед другими в любой форме.
Второй раз я выступал на съезде по предложению Кирова, который попросил меня унять радикальное крыло "новой оппозиции", которое стало выступать за создание отдельной Коммунистической Рабочей партии СССР в противовес "теоретикам", окопавшимся в ВКП(б). Тут уж я не пожалел красок, расписывая, как в отдельно взятом городе вместо одного горкома вдруг станет два. И кто, спрашивается, в горкоме КРП будет сидеть и чем он будет отличаться от работника горкома ВКП(б)? Выходит, самые отпетые "новые оппозиционеры" в тайне мечтают перековаться в теоретиков? А кто у станка тогда работать будет? Новая конституция предусматривает достаточно рычагов, чтобы рабочий человек мог сказать своё веское слово, а лишние конторы содержать народу вовсе ни к чему. В общем, подверг критике. И результативно. О новых партиях больше никто уж не заикался.
Съезд советов работал больше трёх недель, что было рекордом, но, в конце концов, после долгих споров и уточнений, принял новый основной закон СССР. Конституция 1936 года отныне не делила граждан по классовой принадлежности, гарантируя каждому равные права и обязанности, а самое главное, она давала новую структуру государственной власти, разводя по углам "теоретиков" и "практиков", давая каждому своё поле деятельности. Власть теперь чётко делилась на законодательную и исполнительную. Первая была представлена советами, от сельского, до Верховного, состоящего из двух палат с равными правами. Избираться в них могли только коммунисты прямым тайным голосованием раз в два или четыре года, в зависимости от ступени. Исполнительная власть, от председателя территориального исполкома, отделённого от совета соответствующего уровня, до Совнаркома, наоборот, обязательного членства в ВКП(б) не требовала, зато был введён трёхлетний ценз непрерывной успешной работы на нижестоящей должности. То есть за этот срок руководитель не должен был сниматься за некомпетентность. На посты исполнительной власти кандидаты избирались народом напрямую и самостоятельно формировали свою "команду", исключая Совнарком, который избирал Верховный совет. По хозяйственной линии, на должности работников наркоматов, директоров предприятий и ниже, руководители назначались сверху вниз приказом наркома или иного вышестоящего начальника. Исключением были только председатели колхозов, выборность которых трудовым коллективом была сохранена. Однако и в хозяйственных и в территориальных органах, советы или трудовые коллективы имели право сместить руководителя соответствующего уровня в случае, если он явно ненадлежащим образом выполняет свои обязанности, равно как и выдвинуть на утверждение вышестоящих органов исполнительной власти свои кандидатуры. То есть, если директор завода не справляется и коллектив не желает с этим мириться, то он вправе директора выгнать и попросить назначить новым директором какого-либо начальника цеха, который рабочих устраивает. Прислушиваться или нет — это уж дело наркомата, но и обижаться, что выгнали очередного, спущенного сверху директора, не надо. Постоянно действующий Верховный совет формировал Совнарком, то есть правительство, и принимал общесоюзные законы. Но высшим органом государственной власти оставался съезд народных депутатов, не обязательно членов партии, теперь собираемый раз в четыре года путём прямых выборов делегатов съезда народом, который принятые Верховным советом решения окончательно утверждал, либо не утверждал. Таким образом, каждый новый закон предварительно должен был пройти "обкатку". И если он по тем или иным причинам был недостаточно хорош, то мог быть отменён съездом.
