то, что в котомке за спиной. Как зимовать ума не приложу.
— Надо дойти к концу июня. Тогда успеем к зиме подготовиться, — про лирику надо быстрее заканчивать и ближе к делу, время поджимает. — Каким порядком пойдем, есть план?
— Погодь, Григорий Иваныч, я могу что-нибудь и запамятовать, мне годов много, в голове уже дырки есть. Степка, иди сюда, — Фома Васильевич позвал мальчишку лет двенадцати, который молча свечкой стоял метрах в трех. — Это мой внучок, шустрый, а башковитый, — Фома Васильевич последнее слово произнес в растяжку и нараспев, покачивая головой. — Одно плохо, дробненький очень, а ведь уже пятнадцатый годок.
— Фома Васильевич, ты из-за этого сильно не переживай. Придем на место, я его быстро на откорм поставлю, — пообещал я, — он быстро о-о какой станет.
— Это хорошо было бы. Давай внучок рассказывай.
Внучок действительно оказался башковитым. Первым делом он доложил, что всего нас шестьсот тридцать шесть человек, сто восемьдесят шесть мужского пола, двести одна женского и двести сорок девять от двух лет до шестнадцати обоего пола. Четыреста пятьдесят три взрослых лошади, жеребята, коровы, быки, овцы, свиньи, козы и всякая птица.
Народ весь разбит на пятнадцать компаний, в каждойкомпании есть старший. Багаж весь проверен еще раз и уложен. Осталось только зерно засыпать. Самая большая компания— кузнецы. Пять телег пока поедут, а когда нельзя будет ехать, они разберут телеги и погрузят в седельные сумки и понесут все на руках.
Петр Сергеевич будут идти своейкомпанией. Пока он слаб, его будут нести на специальных носилках. Имущество его пока будет ехать на телеге, а потом тоже на лошадях и на руках.
У отца Филарета тоже своя компания, пять лошадей и пять человек. В отряде есть раненые и больные. Некоторых надо будет нести. Для этого сделаны специальные носилки.
Слушая доклад внучка Степана, я в буквальном смысле чувствовал, как лишаюсь дара речи. Молодой человек абсолютно владел ситуацией и обладал просто феноменальной памятью!
Когда внучок замолчал, Фома Васильевич с большим огорчением в голосе прокомментировал информацию о раненых и больных:
— Вот только кто лекарем будет? У нас лекарей нет, одна молодуха-повитуха, — про неё Фома Васильевич сказал с большим сомнением в голосе. — Её бабка была в этом деле мастерица, да померла не вовремя. А нам без лекаря ох как туго.
— Я буду лекарем, в этом деле я дока, — успокоил я старика.
— Кто, кто? — удивился он очередной раз.
— Дока, это значит хорошо разбираюсь в этом деле, — разъяснил я. — Я посмотрел народ, тяжелораненых трое, тяжелобольных нет. Еще несколько человек должны будут просто несколько дней не идти, а ехать. А теперь, давай я тебя, Степан, нарисую как сделать еще кое-что.
На земле я нарисовал как надо сделать разборный стол для моих медицинских целей и медицинские ящики.
— Степан, я буду говорить про наш расклад по лошадям, а ты меня поправь, если ошибусь. И так. Примерно двести пятьдесят лошадей будут нести багаж; сто лошадей для детей, женщин и тех, кто слаб. Так? — Степан кивнул в знак согласия. — Пятьдесят заберет Ерофей Пантелеев для своего войска. И около полусотни получается резерв. Я всё правильно изложил?
— Да, — с огласился со мной Степан.
— Вот и чудненько. И как тебя по батюшке?
Степан такого вопроса явно не ожидал, очень смутился и покраснел.
— Гордеевич, — отчество свое он буквально выдавил из себя. Ничего, пусть привыкает.
Подошел вернувшийся в лагерь Ерофей.
— Всё спокойно, пока. Но мне как-то тревожно, — тревога в буквальном смысле была написана на его лице. — Я после нашей беседы подумал, всё взвесил. Мы чудом отбились без больших потерь, рассчитывать на повторение ошибки с их стороны не стоит. Надо срочно уходить.
— Уверен? — спрашивать об этом собственно и не надо было, ситуация, как говориться, и ежу понятно.
— Да, уверен. В правильном бою даже против полусотни у нас шансов нет, — капитан покачал головой. — А полусотню они собрать смогут.
— Невеселую картинку ты нарисовал однако, — я на самом деле настроен был более оптимистично.
Ерофей пожал плечами и развел руками. Я повернулся к дедушке Фоме:
— Фома Васильевич распорядитесь растопить бани, — я знал, что есть две походные бани, — думаю вечером и ночью перед походом она потребуется. Мы сейчас с Ерофеем побеседуем с Петром Сергеевичем и займемся каждый своим делом, — первое, что меня интересовало, вернее не что, а кто, будет моим помощником по медицинской части. — Мне срочно нужна эта самая молодуха-повитуха. Да и как её звать?
— Дунькою её кличут, — Фома Васильевич мнения видать о ней был никакого.
— Не порядок, повитуху Дунькою звать.
— Евдокия она, ЕвдокияВасильевна Воробьева, — неожиданно правильно ответил внучок.
— Вот правильный ответ! — я указал в небо указательным пальцем. — Молодец, Степан Гордеевич, молодец!
В центре лагеря были поставлены четыре палатки. Назначение одной из них было понятно с первого взгляда, это был походный православный храм, что подтверждалось укрепленным спереди православным крестом.
Во второй палатке располагался Петр Сергеевич. Вокруг него хлопотала супруга Анна Петровна, которой помогали две молодых женщины. Назначение еще двух палаток мне было не ведомо. Видя мое недоумение, дедушка Фома поспешил дать разъяснения.
— Общество решило, что нам нужен храм; военный штаб, где Ерофей Кузьмич будет заседать. И две резиденции, твоя, Григорий Иванович и Петра Сергеевича.
— Фома Васильевич, да это перебор! — возмутился я.
— Молод ты еще, Григорий Иванович, общество так решило. Стоянки да привалы по любому будут. Палатки эти собрать и поставить обратно не сложно, раз-два и готово, — Фома Васильевич сдаваться не собирался и стал настаивать на своем. — Петру Сергеевичу разве полезно сейчас на ветру, да под солнышком лежать, а?
— Не полезно, Фома Васильевич, не полезно, — я улыбнулся, логика железная, не поспоришь.
— Соглашаешься, а зачем тогда споришь? — возмущению старика не было предела, казалось сейчас пар из ушей пойдет. — Тебе на большом привале тоже палатка нужна и не спорь. И идите вы на пару к Петру Сергеевичу, думайте, что дальше делать. Через леса и горы идти дело не шутейное.
— Фома Васильевич, а откуда слово такое мудреное знаешь — резиденция? —
