меня кулаками и брызгали слюной!
— Понимаю, сэр, — лицемерно вздохнул резидент. — Просто Гарин-Браилов оказался покруче, чем в воображении Андерсона…
— Ладно, — проворчал директор ЦРУ, — черт с ним, с этим недоумком… Мысли есть?
— А как же, сэр! — осклабился Гербер. — И даже один интересный планчик. Во-первых, мы выяснили, кто стрелял в Гарина. Это была некая Хелена фон Ливен…
Даунинг вздрогнул.
— Что-о? Вы не ошиблись, Берт?
— Исключено! Хелена… Ну, или Елена фон Ливен. Родилась в Нью-Йорке, окончила колледж Уэллсли, служила в отряде коммандос, сотрудничала с ЦРУ… — Бертон остро посмотрел на шефа. — Принимала участие в операции «Черный свет».
Джек шумно вздохнул.
— Ах, вы и до этого докопались… — пробормотал он. — Тогда… Хм. Официально, Берт, фон Ливен находится в отставке. Она — гражданка ГДР. Но мне бы очень хотелось — понимаете? Очень! — чтобы Елена или Хелена поделилась информацией о тех, кто затевал операцию «Черный свет»!
— Так и я о том же, сэр! — с чувством выразился Гербер. — М-м… Понимаете, тут какая-то странность… За покушение на убийство в Советском Союзе полагается серьезная статья, но фон Ливен на воле! Более того, она сама принимала участие в освобождении Гарина!
— Странность — не то слово… — потянул Даунинг и затеребил губу. — Выходы на Елену есть?
— У меня, сэр, я имею в виду — на московской станции, служит толковый оперативник. Главное, что зовут его Чарльз Ливен. Скорее всего, однофамилец, но чем не повод познакомится с хорошенькой женщиной?
Директор ЦРУ взволнованно потер руки.
— Действуйте, Берт! Действуйте! Только учтите: тема совершенно секретна. Докладывать лично мне!
— Да, сэр! — резидент молодцевато бросил ладонь к виску. — Будет исполнено, сэр!
Тот же день, позже
Нью-Йорк, Колумбийский университет
Джеральд Фейнберг испытывал плавное завихрение в голове, что отзывалось слабостью и теплотой. Пьянеть он не любил, его раздражало хмельное отупение, но как же отказаться от домашнего бурбона, любовно выдержанного дядюшкой… Как бишь его…
— А как звали твоего дядюшку? — поинтересовался ученый, делая широкий жест. — Гарри? Джерри?..
— Том, — хихикнул адъюнкт-профессор.
— А-а! Ну, да… — Фейнберг поднял мерный стаканчик. — Ли хаим!
Адъюнкт-профессор слегка пригубил дядюшкин самогон, и вернул собутыльника к теме разговора.
— А все-таки русские беспокоят меня… — ворчливо выговорил он. — Как бы в Кремле не голосили за мир, но тахионное оружие… М-да. Как у нас в сорок пятом — и монополия, и великий соблазн!
— Чепуха! — рявкнул Джеральд, и с такой силой стукнул химпосудой по столу, что капли недопитого виски опрыскали журнал наблюдений. — Какое, к дьяволу, оружие⁈ Бомбить врага ускорителями? Ага! Блестящая идея — сбросить на Москву синхрофазотрон! — презрительно фыркнув, физик с отвращением закусил остывшей и скользкой сосиской. — Приходил тут один, цэрэушник, — желчно выговорил он, — пытал меня про тахионную бомбу! Это ж додуматься надо было до подобного бреда! Как бишь его… — порывшись в карманах, Фейнберг вытащил мятую визитку, и прочел, близоруко щурясь: — Даунинг. Мало того, что сам дурак, так еще из меня дурака делал!
Брезгливо отшвырнув визитную карточку, ученый плеснул себе и гостю.
— Ли хаим!
Сделав глоток, адъюнкт-профессор ощутил, как жидкий огонь протек в горло, и забормотал на выдохе:
— Но ведь зачем-то же они исследуют тахионы! И почему такая секретность?
Фейнберг глубокомысленно глянул на дно пустого стакана, и пожал плечами.
— Вообще-то, если подумать хорошенько… — он смолк, поводя левым плечом, будто зажимая телефонную трубку. — Тахионы — это вам не что-нибудь… Они движутся быстрее света, следовательно, могут переносить информацию из будущего в прошлое. А если не только инфу, а? — залихватски подмигнув, Джеральд нетвердой походкой удалился, обронив в дверях: — Я — всё!
Адъюнкт-профессор проводил его трезвым взглядом, и подобрал выброшенную карточку. В голове закрутились назойливые мысли о Моцарте с Сальери, и простецкое лицо племянника дяди Тома перетянуло нехорошей улыбочкой.
Поглядывая на визитку, он торопливо набрал номер и прижал к уху холодную пластмассу — сквозь дырочки втекали шорохи эфира и гул проводов.
— Алло? Кто говорит? — забурчала трубка.
— Мистер Даунинг?
— Слушаю!
— Я звоню из Колумбийского университета, — заспешил адъюнкт-профессор, — из лаборатории Джеральда Фейнберга. Мне кажется… Да нет, я уверен, что он скрывает от вас важную информацию! Но я готов поделиться ею с вами, мистер Даунинг…
Пятница, 2 мая. День
Первомайск, улица Киевская
Дим Димыч позвонил утром, предупредил, что сегодня пожалует важная делегация, но я даже представить себе не мог, насколько она будет представительна.
Лаборатория сияла чистотой, хоть и витал в воздухе запах масляной краски. Прозрачные пуленепробиваемые стекла отсвечивали зеленым, как речная вода, а многопроцессорный вычислительный комплекс «Коминтерн-3» и главный пульт белели матово и снежно.
Я ласково погладил панель хронокамеры. С самой зимы писал докторскую, а наука — побоку. Тестовые испытания ускорителя не в счет — обычная проверка. Запустили, опробовали разные режимы, сняли показания.
А я скучал по работе, хоть и знал, что ждут меня нудные серии экспериментов, будничная наработка данных, чтобы было из чего выводы делать. Да, о перемещениях в прошлое следовало забыть, и надолго — строгое табу. Но терзать бумагу теоретическими откровениями мне никто не запрещал…
Потому и настроение мое в то утро держалось приподнятым — я облизывался, предвкушая… Нет, не поток открытий, а изрядную кучу цифр, которую стану перебирать в поисках зерен истины. Как Маяковский прокручивал тонны словесной руды ради жгучего глагола… Нет, это скорее похоже на сбывшиеся мальчишечьи мечты о сундуке с диковинами — трогаешь их, оглядываешь алчно…
— Здравствуйте, Михаил Петрович!
Я сразу узнал приятный, немного грассирующий голос Колмогорова, и обернулся, загодя растягивая губы в улыбке. Андрей Николаевич бросал озорной взгляд из-под белой челки, а за его спиной переминался сам президент Академии наук, грузный и чуть недобрый Александров. Крутолобая лысая голова роднила его с Фантомасом.
— Здравствуйте, товарищ Александров, — сказал я официальным голосом.
— Здравствуйте, товарищ Гарин, — отпасовал Анатолий Петрович, насмешливо щурясь.
— Сплошные Петровичи вокруг! — пожаловался Колмогоров. — Трое на одного!
— А кто третий? — завертел я головой, расслышав тихое покашливание. — Ох, простите, Яков Петрович!
Профессор Терлецкий, тот самый, что заговорил о тахионах еще двадцать лет назад — независимо от Танаки, мозговитого японца, — скромно вышел из-за широкой спины Александрова.
— Видишь, То, какая у тебя тень, — улыбнулся он, двигая щеточкой усов, — спрячешься — не заметят!
Президент гулко расхохотался — видать, не у одного меня нынче тонус на высоте, и добродушно забурчал:
— Ну, показывайте, Михаил Петрович, свое хозяйство.
Я к этому времени унял «священный трепет», и решительно заявил:
— Только, пожалуйста, без отчества! Просто Миша.
— В вашем возрасте, Миша, Канторович доктором наук стал, — заговорил Александров с назиданием, приподнимая уголок губ, — так что молодости стесняться незачем. Кстати, Дмитрий Дмитриевич показывал мне вашу диссертацию… Очень, я бы сказал, отчетливо и ёмко!
— И много! — поддакнул Терлецкий. — Там материала на три докторских хватит.
— Так что, готовьтесь, Миша, — широкое
