— Да здравствует Джойс! Слушаем Джойса! Джойс — защитник трудящихся!
Это кричали потомки русских князей, шпики и наиболее разложившаяся часть рабочих. Их было больше. Они кричали громче. Редкие крики оппозиционеров растворились и исчезли в реве провокаторов.
Минут через десять-пятнадцать установилась тишина, и Джойс смог говорить.
— Я пришел по поручению вашего Совета профсоюзов, — начал он. — Совет профсоюзов заботится об интересах рабочих. Совет профсоюзов ведет пролетариат к победе. Но ситуация сложилась такая, что Совету приходится быть не вооруженным вождем своего класса, а его дипломатом. Дипломатия — сложная штука. Иногда правда бывает похожа на ложь, а ложь на правду. Обычный человек, простой рабочий из низов, не может разобраться, где же истина. Но Совету виднее, Совет знает, в чем правда. Однако бывает и так, что эта правда кажется простому рабочему ложью. И только потом он убеждается в своей ошибке и начинает сожалеть о ней… Товарищи, поймите это и доверяйте своему Совету.
— Долой прихлебалу! — закричали оппозиционеры.
— Ш-ш!.. — зашикали провокаторы. — Слушаем Джойса! Верим Совету!..
Джойс довольно улыбнулся.
Из-под трибуны послышалось легкое потрескивание — спрятавшийся шпик передавал своим сообщения по радио.
Шум утих.
Джойс продолжал:
— Совет профсоюзов начал и ведет жестокую борьбу с капиталистическим миром. Борьба эта должна идти организованным путем. Не может быть никаких отклонений от намеченного плана, иначе рухнет вся система борьбы. Еще не пришло время для вооруженного восстания. Ваш бунт только сорвет наши планы и сыграет на руку нашим врагам. Мы должны выжидать. Мы должны действовать под твердым руководством Совета…
Договорить Джойсу не дали. Подземные цеха Эйджевуда, где беспрестанно, днем и ночью гудели и скрежетали тысячи станков, еще не слышали такого шума, какой поднялся вслед за последними словами Джойса.
Осатаневшие рабочие рвались на железную решетку, отделявшую оратора от аудитории, и, до крови давя голой грудью острые грани прутьев, — надсаженными, истерическими от ненависти голосами выкрикивали слова протеста и проклятия по адресу генерального председателя Совета профсоюзов.
Джойс побледнел. Такого воодушевления он не ожидал. Он видел, как потускнели лица шпиков, окружавших трибуну. Прислушиваясь к реву толпы, он вынужден был констатировать, что на этот раз голоса эмигрантов и шпиков потонули в единодушных протестующих криках оппозиционеров. Последних все больше поддерживали другие рабочие, ранее остававшиеся пассивными или поддавшиеся на провокации.
Когда первый взрыв гнева прошел и воцарился относительный порядок, бледный, дрожащий Джойс решил воспользоваться своими полномочиями и выложил последний аргумент — наивный и одновременно действенный даже сейчас.
— Вы не хотите верить мне, товарищи? — крикнул он. — Вы осуждаете свой Совет! Но должен известить вас, что за два часа вашей стачки Совет многое сделал для вас. Буржуазия нас боится! Буржуазия уже идет на уступки. И близок час, когда мы окончательно ее одолеем. Полчаса назад мне удалось одержать большую победу. С завтрашнего дня ваш рабочий день уменьшается до четырех часов, а оклад увеличивается вдвое.
— Ура! — гаркнула эмиграция.
— Провокация! — взревели оппозиционеры. — Ты хочешь экономическими подачками отвлечь нас от политической борьбы? Не верьте ему, товарищи! Это очередная провокация нашего Совета!
Но их голоса звучали все реже и слабее. Спровоцированные рабочие видели теперь меньше причин поддерживать их и в конце концов замолчали. Зато возгласы эмигрантов и шпиков раздавались чаще и уверенней.
Джойс приободрился. Его щеки зарделись.
— К тому же, Лига Наций созывает третейский суд, чтобы предотвратить войну, — экспромтом солгал он. — Возможно, войны еще и не будет. Нам надо ждать. На улицах городов проходят пацифистские демонстрации. Даже буржуазия настроена против войны.
Это окончательно укрепило позиции Джойса. Разложившаяся и вдобавок пацифистски настроенная часть рабочих тоже закричала «ура» и присоединилась к дружным возгласам провокаторов. Их радостный рев заглушил последние возмущенные протесты меньшинства, старавшегося доказать ложь Джойса и развенчать буржуазный пацифизм.
Раздалось пение…
Мятеж был ликвидирован…
Из Эйджевуда нервный, еле живой от напряжения и переживаний Джойс, даже не отдохнув, поехал к мистеру Юбераллесу. Надо было обсудить дальнейшие шаги.
Мистер Юбераллес нетерпеливо ждал Джойса. О ходе событий он уже был хорошо проинформирован. Он никак не ожидал, что справиться с бунтом удастся так просто и легко.
В его кабинете собрался весь капиталистический бомонд. Сам президент прилетел на аэроплане, чтобы первым пожать руку Джойса.
Гости расселись в позолоченных креслах, удобно расставленных в роскошном кабинете мистера Юбераллеса, и похвалялись друг перед другом своей силой и непобедимостью.
Все сошлись на том, что история классовой борьбы в Америке еще не знала такой важной и вместе с тем такой легкой победы, как эта. Затем успокоенные гости перешли к личным темам.
Когда Джойс появился в дверях уютного кабинета, его встретил гром аплодисментов и возгласов «Виват!». Правда, они не могли сравниться с той бурей возмущения, которая только что обрушилась на Джойса.
Джойсу аплодировала вся Америка.
Его приветствовала вся «соль» американской земли.
Ибо в кабинете мистера Юбераллеса собрались сейчас выдающиеся столпы Североамериканской «демократической», капиталистической республики.
Джойсу пришлось, стоя на пороге, кланяться во все стороны, как опереточному актеру после удачного порнографического номера.
Президент первым поздравил Джойса. Никто, разумеется, не оспаривал этиу честь у главы республики, и президент с достоинством сыграл свою роль.
— Так значит, Эйджевуд все же наш? — закончил он свою пафосную речь.
— Да, именно — наш, — подчеркнул и Джойс.
— Надеюсь, вы не хотите этим сказать, что он ваш, то есть принадлежит рабочим, поскольку вы — представитель рабочих? — остроумно ввернул президент.
Слова президента и ответ Джойса утонули в дружном смехе собравшихся.
— И похищенные формулы им не помогут?.. — мистер Юбераллес кивнул в ту сторону, где за океаном и Европой угрожающе ощетинилась красными штыками большевистская земля.
Джойс имел по этому поводу свое мнение и отнюдь не был уверен, что украденные формулы не помогут СССР. Однако отвечать ему не пришлось. Вслед за въедливым вопросом Юбераллеса в кабинете прозвучал взрыв гомерического, торжествующего хохота.
Джойс вежливо улыбнулся.
XV
НАЗАД — В СССР
Известия о похищении формул и ликвидации мятежа в Эйджевуде за полчаса облетели весь Нью-Йорк. Имена Рудольфа и Джойса были у всех на устах. Рабочие произносили первое с восхищением и торжеством, буржуазия с яростью и ненавистью; со вторым дело обстояло ровно наоборот.
На заборах и стенах бок о бок запестрели прокламации правительства и листовки Компартии. Правительство успокаивало население, доказывая, что СССР не сможет воспользоваться украденными формулами. Компартия сообщала обратное.
Тело Рудольфа, накрытое красной китайкой, возили на огромной платформе по улицам, и на каждом углу вокруг него собирался бурный митинг.
Полицейские и шпики зеленели от бессильной злости: с мертвым они ничего не могли поделать. Они сновали в толпе, пытаясь опознать двух других похитителей, оставшихся в живых. В первые же часы были арестованы более тысячи рабочих, напоминавших ростом великана Боба. Но шеф полиции, посоветовавшись с президентом, велел всех отпустить и прекратить аресты из опасений массовых эксцессов и возможного мятежа.
Однако похищение формул бледнело перед событиями в Эйджевуде. На митингах у тела Рудольфа на все лады обсуждался поступок Джойса. Проклятия смешивались с похвалами, возмущение с восторгом. Самые горячие головы требовали немедленного роспуска Совета и смерти Джойса, умеренные — протестовали и колебались, контрреволюционеры — восхваляли и прославляли.
