в чужих разговорах сведениях. О советской школе. О «светлом будущем», которое обязательно наступит. О Горном институте. О Зареченске. Подслушал я и кое-что о прошлом своих одногруппников. Пашка Могильный, как оказалось, имел разряд по шахматам. Оля Фролович семь лет посвятила гимнастике. Надя Боброва – чемпионка города по тяжелой атлетике. Славка Аверин в старших классах боксировал.
«Сплошные спортсмены вокруг, – подумал я, поворачиваясь на другой бок. – Не горняки, а настоящий спортотряд».
Может, и Комсомолец в своем интернате не только за струны дергал? Да только его об этом теперь не расспросишь.
«Дальше посмотрим: глядишь, еще окажется, что я разрядник по плаванию или по прыжкам в высоту, а не по литрболу, как в прошлой жизни».
В девяностых мы чаще пьянствовали, чем уроки учили. Было же время…
«Но с песнями – это я зря затеял, – мысленно отметил я. – Без знания современного репертуара мне в музыкантах делать нечего».
* * *
Утром я пожаловался Пашке Могильному, что потерял голос. Решил сыграть на опережение, заранее отвертеться от просьб «что-нибудь спеть», ведь вечером такие наверняка бы последовали (а я бы замучался фильтровать свой репертуар с его «И целуй меня везде, восемнадцать мне уже» и «Владимирский централ, ветер северный»). Разговаривал с Пашкой громким шепотом, изображал хрипы и покашливание. С остальными и вовсе обходился жестами и печальными вздохами. Что привело к непредвиденному: за мое лечение взялась Света Пимочкина.
– Нет, ну ты зря вчера учудил с этим мытьем у колодца, – сказал Могильный.
– Совсем вы, мальчишки, бестолковые, – закудахтала узнавшая о моей болезни Пимочкина. – Закаляться нужно совсем по-другому! Я читала об этом в «Советском спорте». Кто же так сразу лезет в холодную воду? Балбес. Ну, ничего, Александр, я быстро тебя поставлю на ноги. Мама меня учила лечить простуду. Вот увидишь, уже вечером тебе станет легче. Возьму над тобой шефство!
Я попытался доказать Светке, что прекрасно стою на ногах, что не чувствую себя больным, что потеря голоса – ерунда, а не болезнь. Но мой шепот остался неуслышанным из-за Светкиных горестных причитаний.
Пимочкина с упорством истинного комсомольского вожака принялась за дело. Припахала для помощи мне и старосту, с самого утра вертевшегося рядом с ней. Славка по ее указке бегал кипятить воду, мыл посуду – совершал совсем не геройские, но полезные с точки зрения комсорга действия. Еще до утреннего похода «в поля» меня накормили медом и гематогеном, дважды напоили горячим чаем, влили в меня три ложки незнакомой горькой настойки, «задули» в горло порошок стрептоцида, умудрившись запорошить и глаза.
Я отчаянно сопротивлялся: даже отказывался открывать рот. Но смирять меня Светке помогали Аверин и Могильный, поучаствовали в моем лечении и Фролович с Бобровой. Даже усатый доцент прочел мне лекцию о «достижениях советской медицины».
Я отказался оставаться в доме и «болеть». Хотя уговаривали меня вернуться в постель едва ли не всей группой (с безразличием отнеслась к моему «несчастью» лишь Королева, Пимочкина за глаза обозвала ее высокомерной и Ледышкой). Вместе с большинством студентов я отправился собирать урожай капусты. В сапогах доцента: тот вновь остался в доме, чтобы «упорядочить материал для отчета».
До поля комсорг довела меня под руку, точно боялась, что свалюсь по дороге обессиленный (я заметил недовольство этим фактом на лице старосты).
До самого обеда я вынужденно молчал (чтобы не разрушить легенду о потере голоса), кланялся к земле за капустой, махал мачете. И придумывал способы избавиться от назойливого внимания Пимочкиной. Светкино заботливое участие в процессе моего «выздоровления» отвлекало меня от наблюдений за студентами (и за Королевой в том числе). А еще оно злило вертевшегося рядом с комсоргом Славку Аверина: тот явно решил покорить сердце Пимочкиной, чье внимание мешало мне размышлять о той ситуации, в какой я оказался.
Поразмыслить мне было о чем. Ведь если мне предстояло жить заново (пусть и в советском прошлом), я просто обязан был распланировать свои дальнейшие поступки. Должен был четко понимать, чем буду заниматься завтра, на следующей неделе, в ближайшие месяцы. Тратить время на «обычную студенческую жизнь» мне не хотелось. Ведь кто его знает, какой срок жизни я получил в этот раз: настоящему Комсомольцу предстояло дожить только до майских праздников. А сколько времени есть у меня?
Да и не мешало бы видеть перед собой достойную цель, к которой мог бы стремиться. Понять, чего я хочу в этой жизни. Девочки и развлечения – это замечательно, если только не зацикливаться на них: они прекрасно сочетались с другими делами. А вот какими будут те самые «другие дела»? Если я попал в прошлое, то у меня есть огромное преимущество перед прочими людьми: знание будущего. Пусть я и не большой знаток истории, но об основных событиях, что предстояло пережить миру и стране, наслышан.
Для чего мне использовать эти знания? Чтобы спасти от развала СССР? Это была первая посетившая мою голову идея. Но потом я сам себя спросил: «А нужно ли спасать эту страну? И если нужно, то как именно? Задействовать мои умения ладить с начальниками, пробиться туда, где смогу влиять на принятия решений? Или все же до перестройки свалить за границу и наслаждаться там достатком?» Ведь кроме исторических событий в голове у меня прятались воспоминания и о спортивных событиях. А это – возможность разбогатеть при игре на тотализаторе.
Раньше я пытался забраться выше по служебной лестнице. Поставил перед собой эту цель еще на первых курсах института. И многого достиг на этом поприще. Жил бы сейчас в полном шоколаде. Если бы… жил, а не схлопотал третий инфаркт. Цель минимум была мною достигнута. Вот только насладиться успехом в полной мере я не успел: подвело здоровье, подорванное корпоративными пьянками и возлияниями спиртного в компании больших начальников – мое продвижение по служебной лестнице получилось тернистым.
Процесс получения повышений был мной хорошо отлажен. Я не сомневался, что в этот раз, при желании, к сорока годам сумел бы повторить достижения прошлой – возглавить крупное предприятие. А если правильно женюсь, то и раньше. Вот только больше не чувствовал былой тяги к высоким должностям и власти. А деньги теперь мог бы заработать и послезнанием, не ходить по лезвию. Угнетали меня и воспоминания о последнем разговоре с младшим сыном. Быть может, я действительно перед ним виноват?
* * *
После нескольких часов работы на поле я заподозрил, что Комсомолец и Пимочкина неспроста стояли рядом на той новогодней фотографии. У Светки явно просматривался синдром матери Терезы. С таким явлением я сталкивался в…
