прошлой жизни. Подобной официально непризнанной болезнью страдала одна из моих помощниц в Череповце. Тоже постоянно подбирала раненых бездомных котят, помогала сирым и убогим. Даже замуж вышла за невзрачного алкоголика с вечно трясущимися руками: мечтала его перевоспитать.
Вот и Пимочкина приняла Сашу Усика (теперь – меня) за того раненого бездомного котика, что неприятно царапнуло мою гордыню: в роли сирого и убогого мне раньше бывать не доводилось. Я видел растерянность на лице Славки Аверина. Похоже, староста не понимал, что происходит. Представляю, что чувствовал бы я на его месте. Ведь Светка не выглядела трудной мишенью, это не избалованная мужским вниманием Королева. Вот только девчонка не реагировала на шарм «героя». Как та наседка, она вертелась рядом с «детдомовским».
* * *
Днем у меня появилась возможность улизнуть из-под навязчивой опеки комсорга. Работавшая утром на уборке урожая группа студентов уже обедала, когда вернулась четверка парней, отправлявших в грузовик ту капусту, что мы сложили в кучи вчера. Парни изобразили великую усталость, разбубнились о том, что именно на них взвалили главную тяжесть колхозного труда. Заявили, что не готовы терпеть несправедливость: с удовольствием бы вернулись работать в поле. Потребовали, чтобы на вторую половину дня староста подыскал им замену. Потому что «ни одна спина не выдержит так долго пахать на погрузке».
Славка Аверин поинтересовался у завершавшей обед группы: не желает ли кто переквалифицироваться в грузчики добровольно. Поначалу не захотел никто: все раздумывали, стоило ли менять шило на мыло. Я решился на перемены быстрее прочих… почти всех. Мы с Королевой подняли руки одновременно. Но если на мою руку внимание обратила лишь Света Пимочкина («Саша, ты же болен!»), то на Нежину взглянули десятки глаз. Альбина сказала, что с удовольствием займется погрузкой капусты. В ответ на «ты же девушка» заявила, что она «советская девушка, а не какая-то там буржуазная белоручка».
Мое место оспаривать не попытались – Славка мою кандидатуру одобрил моментально (показалось, что моему желанию убраться подальше от комсорга он обрадовался). Королеву отговорить не смогли, как ни старались. А вот за две оставшихся вакантными должности грузчиков произошло настоящее словесное сражение, едва не перешедшее в кулачную драку. Работать рядом с Нежиной захотели даже парни, отработавшие на погрузке утром, вмиг забыли о недовольстве несправедливостью и усталости. Они доказывали, что успели получить ценный опыт, потому будут на погрузке работать лучше других.
В помощь мне и Альбине Аверин выделил двух парней постарше, как и он, отслуживших в армии, – проявил армейскую солидарность. Недовольный гул стоял в столовой долго, но оспаривать решение «героя» никто не решился. Да и строгий вид бывших сержантов не давал надежды подвинуть счастливчиков в сторону. Спорили лишь о том, кто мог бы занять мое место. Но к согласованному решению не пришли: каждый видел рядом с Королевой себя, сошлись на том, что «пусть уж лучше тогда Усик». Нежина улыбнулась двум бывшим дембелям. А меня Королева вновь словно и не заметила.
* * *
Погрузка капусты оказалась ничем не интереснее и не лучше, чем ее срезание. Грузовик подъезжал к очередной куче, парни спрыгивали вниз, бросали мне и Нежиной кочаны. Долгая, неинтересная и однообразная работа – именно то, что было мне нужно. Неутомимая Королева покачивала заплетенными в косу волосами (кроме нее в нашей группе я не увидел длинных волос ни у кого), ловко ловила капусту, совершенно не обращала на меня внимание. На мои нечастые вопросы отвечала коротко и словно нехотя.
Странное отношение ко мне со стороны Альбины не укрылось от парней. Они не стали выяснять причину моей немилости, зато охотно доверили мне стоять в кузове рядом с объектом их любования, чтобы не спорить между собой, кто больше достоин. Обсуждали с Нежиной содержание совершенно незнакомых мне фильмов (знакомо прозвучало лишь имя «Фантомас»), пытались допытаться, за какую футбольную команду Альбина болеет. Спросили парни о фильмах и футболе и у меня.
– Фильм «Как закалялась сталь», – громким шепотом заявил я. – Болею за «Спартак».
В прошлой жизни я болел за другую команду, только та сейчас могла и не играть в чемпионате страны.
– Надеешься, что в этом году победите?
– Не сомневаюсь.
– В прошлом-то динамовцы вас подвинули!
– Случайность.
– Неделю назад ваши не смогли обыграть «Черноморец».
Я пожал плечами.
– Незначительная осечка.
– «Спартак» из Кубка вылетел в одной шестнадцатой!
– «Спартак» – чемпион, – прохрипел я. – Кубок – ерунда. Решили не тратить на него силы. В этом году мы первое место по стране никому не отдадим.
– Ну да, ну да…
Парни пытались спорить со мной. Но я нацепил на лицо маску фанатика и упрямо твердил, что наши в этом году чемпионство не упустят. И радовался, что угадал: «Спартак» в шестьдесят девятом играл в главном первенстве страны, а не в первой лиге. Да еще и в качестве вице-чемпиона, судя по словам моих собеседников. Историей московского клуба я не интересовался. Да и вообще за футболом стал следить лишь в девяностых. Зато помнил результаты некоторых матчей, чем вполне мог воспользоваться через несколько десятков лет (в теории).
Мысль о футбольном тотализаторе вновь подтолкнула меня к размышлениям на тему своего нового будущего. Краем уха я слушал разговоры парней с Королевой. С интересом поглядывал на Альбину в те моменты, когда девица укладывала капусту на пол кузова (у Нежиной было чем полюбоваться, это я определил как эксперт). Гнал из головы похабные фантазии и мысленно раскладывал по полочкам в голове полученные мной в новой жизни стартовые позиции и капитал.
Вновь стать студентом первого курса Зареченского горного института – словно второй раз войти в ту же воду. Только не совсем в ту: уже сейчас я замечал разницу между учебой в начале девяностых и тем, что мне предстояло вкусить в ближайшее время. Со слов соседей по комнате, пьянки-гулянки в общежитии сейчас строго запрещены (в открытую). Подрабатывать студенты не спешили (да и негде было): стипендия в сорок пять рублей (минус рубль и двадцать пять копеек комсомольских взносов) считалась нормальными деньгами.
Стипендия отличника так и вовсе подтолкнула меня к мысли учиться на одни пятерки. Спонсировать меня в этой жизни некому, снабжать продуктами тоже никто не собирался (хотя я подозревал, что Паша и Славка не станут зажимать привезенную из дома еду). А вот стипендия при отметках «отлично» в зачетке превращалась в совсем уж красивую сумму: шестьдесят три рубля, семьдесят пять копеек (это уже без взносов на процветание комсомола), при том что потолок зарплаты бухгалтера в колхозе сейчас всего лишь семьдесят пять рублей.
Жаль только, что первую
