размазала по лицу тушь. Утирали слезы почти все смотревшие на меня девчонки, даже Надя Боброва. На мокром месте были и глаза некоторых парней.
Аверин неуверенно улыбнулся и первым зааплодировал.
– Э-э-э… ну ты выдал, Санек! – сказал он.
К его аплодисментам присоединились другие. Девчонки зашушукались. Кто-то из парней свистнул, словно находился в зрительном зале театра перед опущенным по окончании представления занавесом. Студенты пришли в движение. Многие поспешили ко мне. Хлопали меня по плечу, выражали восхищение моим пением; спрашивали, что за песню я исполнил. Я изображал смущение, отвечал уклончиво. Понял, что с этой минуты для одногруппников я стал студентом Сашкой Усиком. Перестал быть «Эй».
Утром я проснулся одним из первых. За окном тогда не заметил и намека на рассвет. Стрелки наручных часов показывали без четверти пять. Раньше меня слез с кровати только дежурный по дому (в пять должны были привезти продукты для завтрака). Его будильник и нарушил мой сон. Не только мой (не будильник, а настоящая пожарная сигнализация!) – заворочались многие. Но вскоре студенты уснули, а вот моя сонливость испарилась. Потому что я понял: происходящее со мной вряд ли являлось сном.
Комсомолец, Светлана Пимочкина, Советский Союз, первый курс, колхоз – все это вполне могло мне присниться. Но видеть сны во сне – это показалось слишком странным. А ведь мне только что приснилась Альбина Нежина. Королева не только улыбалась. Сцены с ее участием годились для фильма возрастной категории восемнадцать плюс. Гормоны юного Александра Усика в компании с фантазией избалованного женским вниманием старого извращенца меня соорудили ряд незабываемых сцен.
Странно только, что увидел во сне я именно Нежину, а не одну из своих многочисленный прошлых подружек. Раньше меня малолетки не привлекали. Что изменилось? Может, все дело в новом теле? Или же… в отношениях с женщинами из прошлого никакого простора для фантазий попросту не осталось: в свое время те фантазии успешно воплотились мной в жизнь. Ну а Королева, пожалуй, единственная из моих одногруппниц, которую я не воспринимал как ребенка: чувствовал в ней… женщину.
«Успокойся, Дима, – мысленно сказал я сам себе. – Если ты действительно очутился в новой реальности, то романтические похождения – это едва ли не последнее, о чем ты сейчас должен думать. Неужели в прошлой жизни не нагулялся? Здесь тебе не девяностые. И даже не двухтысячные. Да и ты теперь не высокий красавец и не большой начальник. „Моральный облик советского человека”, „аморальное поведение”… Что тут еще навыдумывали, чтобы присмирить таких кобелей, как ты?»
Во времена моего прошлого студенчества отношения с женщинами были проще – для меня. Днем знакомишься с очередной красоткой (а то и вечером), а ночью уже кувыркаешься с ней в кровати. Пришел, увидел, победил. Все просто и понятно, без надуманных заморочек. А то и вовсе: «Ночь, проведенная вместе, еще не повод для знакомства»… Бывали у меня и такие отношения. Но вот подслушанные вчера рассуждения Аверина и Могильного ввели меня в культурный шок.
Парни вечером размышляли о женщинах. Делали это тихо, будто говорили о чем-то постыдном (и это недавние дембеля!). Я развесил уши: впитывал понятия современной советской молодежи о взаимоотношениях между представителями противоположных полов. И тихо офигевал. Потому что Пашка и Слава озвучивали совсем уж дикие в моем представлении вещи. Слушал их рассуждения, и мне казалось, что я угодил не на сборище студентов, а на смену в пионерском лагере (для самых юных пионеров!).
Ну как может взрослый мужчина гадать о том, на каком по счету свидании должен (попытаться?!) девушку впервые поцеловать? Что?! Они не спорили о том, стоит ли ту или иную девчонку затащить в постель: не обернется ли это проблемой в дальнейшем. Они говорили о первом поцелуе в таком ключе, точно обсуждали предстоящий штурм Измаила! И это рассуждали не «забитые ботаники», а парни, отслужившие срочную, на которых с интересом поглядывали почти все девчонки группы.
Парни озвучивали какие-то дикие в моем понимании теории о том, сколько месяцев должны встречаться с девушкой до первого поцелуя (месяцев – не часов!). А я пытался представить, чем все эти месяцы они вместе со своими избранницами будут заниматься. В города играть? Читать друг другу стихи? Разрабатывать советскую Лунную программу? Я не мог представить себя рядом с красивой девчонкой в роли статиста. И потому даже порадовался, что кроме Альбины Нежиной в круг моих интересов никто из студенток не попал.
А вот о Нежиной от тех же сплетников Аверина и Могильного узнал немало интересного. Оказывается, Альбина была зареченской. Она хоть и жила едва ли не на другом конце города, но в общежитие заселиться не захотела. До поступления в институт никто из моих нынешних одногруппников ее не знал, зато теперь все дружно обсуждали ее личную жизнь: гадали, откуда у нее деньги на наряды, сплетничали о том, что первого сентября Королева приехала в институт на такси вместе с заведующим кафедрой горного дела.
«Расслабься, Дима, – сказал я. – Девочка знает себе цену и на тощего выпускника школы-интерната не соблазнится, о чем вчера ясно дала понять. Так что закатай губу. Гони мысли о Королеве из головы. И порадуйся, что не успел вляпаться в неприятности. Жениться ты на девчонке не собираешься, а вот поссориться из-за нее с завкафедрой вполне можешь. Тебе оно надо? Радуйся, что Нежина сразу обозначила свое отношение к тебе. И не пытайся морочить девчонке голову».
Я прогнал из головы мысли о женщинах (в прошлой жизни научился говорить «нет» и своим неуместным желаниям, и желаниям охотниц за моей фамилией). Попытался размышлять о своем ближайшем будущем, исходя из мысли, что не сплю, а действительно очутился в прошлом. С учетом того, что мое сознание попало не в меня молодого, а в тело будущего насильника и террориста, да еще низкорослого. Как же меня утомляло смотреть на своих сокурсников снизу вверх! Из парней ниже меня в группе оказались только двое.
У нового тела насчитал множество недостатков. Но обнаружил и преимущества передо мной прошлым, пусть и незначительные. Та же игра на гитаре, к примеру. Вспомнил, как уговаривали меня вчера продолжить концерт. Я отказался: сослался на усталость и появившуюся в голосе хрипоту. Владелец гитары подобрал эстафетную палочку – около часа развлекал студентов сольным выступлением. Теперь я понимал, что поступил вчера правильно. Кто его знает, чего бы я там сгоряча напел. В моем репертуаре было много «несоветских» песен.
Прислушивался к храпу и сопению студентов. Вспоминал об услышанных вчера
