А эти?
Кипит жизнь на людных улицах, сияют золотом храмы, от рощ миртовых, что у каналов зеленеют, дух свежий, радостный. А все-таки не так что-то!
Несколько раз я поглядывал на акрополь, что над городом навис. Не там ли, за стенами с золотыми зубцами, разгадка? Не в том ли храме-великане, что от самого Трезубца виден?
Поглядывал – но все-таки пойти не решился. Слыхал-я как-то сказку хеттийскую про путника, что во дворец посреди пустыни попал. И поят его там, и кормят, и ублажают. Да только мало этого ему, дурню. Сунул нос в дверцу некую, печать со шнурка сорвал...
– О, сколь красиво ты говоришь на благородном хеттийском, гость! Сразу видно, что любишь ты мой народ! Да-да, я родом из Хаттусы, да стоит она вечно-вековечно! Да, гость, я приплыл сюда... Вчера! Или сегодня... Дивно, отчего-то и вспомнить не могу!..
Солнцеликий Гелиос не спешил, словно жалея нас, по его лучам соскучившихся. И я не торопился. Хоть и странный город, непонятный, а все-таки здорово просто так бродить да по сторонам глядеть. Не лазутчик, не владыка – обычный гость.
...Ой, и трудолюбивый же здесь народ! Акрополь да храм – еще ладно, а вот каналы! Пять колец город прорезают, и все камнем выложены, да еще всюду мосты – тоже каменные. Говорят, только в Баб-Или, где у всех бороды колечками (чтоб у тебя борода вылезла, почтенный Исин-Мардук!), такое увидеть можно.
Каналы, а возле каждого – рощи. Вокруг голубого кольца – зеленое.
В одной из этих рощиц я и остановился. Тихо тут, хорошо, деревья (ох, высоченные!) от шума-гама укрывают. Поглядел я на кроны, на листья резные, сквозь которые солнце играет-пробивается, зажмурился...
– Янаанаа-а-а!
Что такое? А голоса-то женские!
– Янаанаа-а-а-а! Янаанаа-а-а!
Нет, не женщины, не девушки – девчонки. Босые, в коротких хитончиках, с ветками зелеными в руках...
– Янаана-а-а-а!
Мимо пробежали целой стайкой, за деревьями скрылись.
А ведь знакомо!
Дрогнуло сердце, сон давний вспомнился, поляна в лесу аркадском, дерево поваленное. Не иначе, поклоняются здесь Светлой богине – той, что когда-то шагнула ко мне в серебристом огне.
– Янаанаа-а-а-а-а!
Уже далеко, за деревьями. Наверное, храм там – или алтарь.
Не заметил даже, как ноги сами вслед понесли. ...Девчонок я быстро нашел – на полянке. Маленькой, в цветах ярких. А за поляной не храм, не алтарь – просто камни, в землю врытые. Кругом идут, а внутри – тоже трава да цветы. И не ночь – день ясный.
– Яна-а-а-а-а! Светлая! Светлая! Мы пришли! Мы пришли!
Я улыбнулся. Все, конечно, не так. И девчонки самые обычные, не огоньки пляшущие, и та, что их встречает, на камешке сидя, – совсем иная...
– Светлая! Светлая! Мы здесь! Скажи, что тебе нужно!..
Старуха... Гиматий темный на голову накинут, худые костлявые пальцы девочек по волосам гладят, улыбаются белые губы. И глаза...
Слепая?
Слепая... Старая слепая женщина на пороге неведомого святилища. Жрица, конечно. А ведь любят ее девчонки! Вон, окружили, руки худые тянут...
Шагнул я ближе. Хрустнула ветка под ногой.
– Ой, чужой! Чужой! Светлая! Светлая! Защити!
И – врассыпную. Замелькали босые пятки. Усмехнулся я, остановился. К чему мешать?
– Подойди!
И вздрогнул я от Ее голоса...
Смотрели на меня слепые глаза. Смотрели, не видя. Замер я, вздохнуть не решаясь.
Не узнать! Только голос прежний. Почти прежний...
– Ты напугал моих девочек, гость!..
– Девчонок, – прошептал я. – Радуйся, Светлая!
Что-то изменилось на недвижном, покрытом морщинами лице. Дрогнули бесцветные губы.
– Ты... Твой голос... Ты знаешь меня?
– Знаю...
Я прикрыл глаза, до боли сжал костяшки пальцев...
– Одна несравненная дева желаннее всех для меня, – та, что блистает под стать
Новогодней звезде в начале счастливого года. Лучится ее красота, и светится кожа ее...
Она молчала. Только губы еле заметно шевелились, словно пытаясь повторить.
– Горделивая шея у нее над сверкающей грудью. Кудри ее – лазурит неподдельный.
Золота лучше – округлые руки ее. С венчиком лотоса могут сравниться пальцы...
– Скворец... – еле слышно прошептала Она. – Наглый, самоуверенный мальчишка с серебристой кровью...
Я упал на колени, прижался лицом к Ее ладоням.
– Я искал тебя, Светлая! Я искал... Я нашел...
– Это я нашла тебя, Диомед, наглый мальчишка! – улыбнулась Она. – Когда твой корабль причалил, Я уже знала. И когда ты шел сюда – слышала. Это я еще могу... Встань, мальчик, незачем стоять на коленях перед старухой!
– Ты не старуха! – выдохнул я. – Ты самая... самая...
– "Поступь ее благородна, – вздохнула Она, – глубоко и таинственно лоно, и стройные бедра словно ведут на ходу спор о ее красоте..." Я не забыла, маленький наглец! И все-таки встань, мне надо вернуться. День слишком яркий...
Я поддержал Ее под локоть, и мы шагнули к ближайшему камню. Она искала темноты, но ведь там, в каменном круге, такое же горячее солнце!..
Внезапно Она остановилась – прикоснулась худой рукой к теплому камню.
– Значит, ты искал Меня, Диомед? Нашел?
В слепых глазах словно проснулось что-то живое. Я улыбнулся.
...та, что блистает под стать Новогодней звезде в начале счастливого года...
– Нашел, Светлая. Нашел – и потерял. И, кажется, снова нашел.
– Меня, старуху? – внезапно рассмеялась она. – Уходи, Диомед, наглый седой мальчишка, уходи, пока не поздно!
Седой? Я поднес руку к виску. Несколько белых волос – разве это седина? Обидно даже!.. Но ведь Она не видит!
– Я не уйду, Светлая! Не уйду!
– Ну, тогда...
Ее рука сжала мои пальцы. Мы шагнули за камень...
....Плеснул в лицо нежданный ветер – свежий, прохладный.
Ночной.
Исчезло солнце, черным пологом задернулось безоблачное небо... Поляна огромное поваленное дерево вдали, острый свет полуночных звезд, огоньки над сонной травой.
И Ее серебристый смех – легкий, такой знакомый.
– Узнаешь, наглый скворец?
Отвечать не было сил. Все как в моем сне. Только Она жива...
– Обернись!
Живые темные глаза смеялись. Исчезла немощная старуха. Передо мною стояла Она, и серебряным огнем светилось Ее тело.
...Горделивая шея у нее над сверкающей грудью. Кудри ее – лазурит неподдельный. Золота лучше – округлые руки ее. С венчиком лотоса могут сравниться пальцы...
– И не вздумай падать на колени, глупый мальчишка! – вновь рассмеялась Она. – Сядь! Я бухнулся на траву – как когда-то.
– ...Ты был прав, Диомед, там, в Аркадии, Я уже мертва. Все, чем была Я, – лес, поляна, трава на ней – этого уже нет. Твой сон не солгал...
Ее пальцы – живые, теплые, гладят меня по волосам. Не хочется открывать глаза, не хочется ни о чем думать.
– Но здесь есть убежище даже для тех, кто умер. За этими камнями Я – по-прежнему Я. Но только полуживая старуха может выйти за их кольцо. И то очень ненадолго...
