Это не явилось для меня откровением.
— Вряд ли ему станет известно, — сказал я. — Откуда?
Дамблдор медлил с ответом.
— Ты ведь знаешь, что профессор Снейп являлся раньше верным сторонником Волдеморта, а затем в силу некоторых обстоятельств перешел на другую сторону? — наконец, проговорил он. Я кивнул.
— Но Темный Лорд до сих пор считает его своим преданным слугой.
Я снова кивнул.
— И многие в Ордене Феникса придерживаются той же точки зрения, — закончил директор.
Моему удивлению не было предела.
— Они считают, что профессор все еще служит Лорду? — переспросил я.
— Так им кажется, — подтвердил Дамблдор. "Ну и дураки", подумал я. Директор неторопливо продолжал:
— Скажи, Линг, а у тебя никогда не возникало сомнений, чью сторону занимает профессор Снейп на самом деле?
Не знаю почему, но я почувствовал себя оскорбленным. Выпрямившись в кресле, я, пожалуй, излишне жестким тоном заявил:
— Сэр, если у вас есть прямые доказательства того, что профессор Снейп на самом деле продолжает служить Волдеморту, зачем вам знать мое мнение?
Дамблдор улыбнулся так, будто я сморозил невероятную глупость.
— Линг, пожалуйста, просто ответь на вопрос, — попросил он.
— Не возникало! — сказал я, пытаясь справиться с возмущением. — А другие так считают потому, что он был Пожирателем, их врагом, и к тому же ведет себя не так, как им бы хотелось!
Дамблдор очень удивился.
— Ведет себя не так, как им бы хотелось? — переспросил он. — Признаюсь, я не очень понимаю…
— Ну как! — не сдержавшись, воскликнул я. — Он же не строит из себя кающегося грешника! Он просто делает свое дело, а все эти вечеринки, званые ужины… я имею в виду, когда мы были у Блэка… Он не хочет никому нравиться и завоевывать доверие тем, что правильно себя ведет.
Тут я остановился, чувствуя, что иначе меня может унести в какие-то совершенно посторонние дебри, поскольку я уже был готов припомнить свою банду и тех взрослых, которые выходили из тюрьмы и не могли рассчитывать на особую приязнь со стороны законопослушного социума.
Дамблдор молчал, задумчиво водя обожженной рукой по краю стола. Наверное, опять я ляпнул что-нибудь не то.
— Хорошо, — медленно произнес директор. — В принципе, это все, о чем я хотел с тобой поговорить…
Ну вот, ему снова удалось поставить меня в тупик. Мне-то казалось, что Снейп был так, для разминки, и сейчас завяжется настоящий разговор, а все закончилось, даже не успев начаться!
— … и как ни неприятно, должно быть, тебе это слышать, ты снова должен пообещать, что эта беседа останется только между нами, — закончил Дамблдор.
— Не понимаю, — решительно сказал я, покачав головой.
— Ты поймешь, — спокойно ответил Дамблдор. — Сейчас ты не видишь смысла в подобных обещаниях, но он есть, поверь мне. Однажды может возникнуть ситуация, в которой тебе захочется рассказать и о сегодняшнем разговоре, и о том, что случилось в ночь, когда мы с тобой добыли крестраж, но именно потому ты должен дать мне слово молчать, как бы тебе ни хотелось в будущем поделиться с кем-либо этой информацией.
— Мне это не нравится, — проговорил я, но не успел объяснить, почему, как Дамблдор, до сих пор рассеянно посматривавший то на дремлющего Фоукса, то на меня, внезапно выпрямился в кресле, как это сделал я несколько минут назад.
— А ты думаешь, мне это нравится? — спросил он. — Ты думаешь, мне нравится тратить свою жизнь на борьбу с Томом Риддлом? Я предпочел бы оставаться простым директором школы и уделять все свое внимание ученикам и преподавателям, нежели строить планы по нейтрализации Лорда Волдеморта и его подручных. Я делаю то, что делаю, не потому, что это доставляет мне удовольствие, а потому, что кроме меня это больше некому делать! Партия невероятно сложна, и чтобы поставить шах и мат, недостаточно просто снарядить отряд авроров и напустить их на то место, где вероятнее всего находится Волдеморт! Или, может, ты думаешь, что другим это нравится? Ремусу, Аластору, Артуру и Молли Уизли?.. — Дамблдор покачал головой, не сводя с меня глаз. — Все мы хотим одного, и каждый делает для достижения цели то, что может, то, что в его силах. Но так не бывает, чтобы все участники операции располагали одинаковым объемом сведений — это, я надеюсь, ты понимаешь? — Дамблдор замолчал и с недовольным видом откинулся на спинку кресла. — Однако, как ни удивительно, — продолжил он, — ты, Линг, один из самых информированных участников происходящего. Конечно, ты не знаешь всего, но, тем не менее, обладаешь гораздо большей информацией, чем многие другие и чем, видимо, представляется тебе самому. Именно поэтому я прошу тебя молчать — потому, что твои знания, откройся они остальным, могут в значительно большей степени повредить делу, чем помочь ему.
Мне очень хотелось поразмышлять, что же такого я могу знать, чего не знают остальные, но время для этого было неподходящим, и я заставил себя думать о другом. По сути, только что директор сказал, что все эти годы с момента первого появления Темного Лорда целью его деятельности являлась, как он выразился, нейтрализация Волдеморта. Неразумно было бы отрицать, что мне в этой партии тоже отводилась какая-то роль. Однако возникший у меня вопрос оказался не связан с тем, какая это роль. В конце концов, однажды все выяснится само собой. Гораздо больше меня взволновал старый полузабытый эпизод, случившийся на четвертом курсе, на рождественском балу.
— Вы сказали Каркарову, что я наложил на себя проклятье, — произнес я, и на лице у Дамблдора возникла легкая улыбка. Ну конечно, разве можно его чем-то удивить? — Но когда на Гриммо я спросил, знали ли вы, что Волдеморт хочет со мной встретиться, вы ответили, что нет.
— Я и не знал, — Дамблдор откровенно улыбался. — Это так, Линг, я не знал.
— Но вы предполагали, что нечто подобное может произойти.
— Предполагал.
— Поэтому вы сказали Каркарову и поэтому после драки с Краучем не стали наказывать меня за Круциатус… Вы хотели, чтобы Темный Лорд услышал обо мне, но я все равно не понимаю — зачем? Какой в этом смысл?
Дамблдор вздохнул, словно прежде надеялся, что ему не придется объяснять мне такие элементарные вещи.
— Смысл в том, чтобы ты сделал осознанный выбор, — сказал он.
— Но я его не сделал! — возразил я, имея в виду, что уничтожение крестража лишило меня возможности выбирать. Однако директор снова покачал головой, досадуя на мою несообразительность, и произнес:
— Ты сделал. Ты разрубил кольцо.
Неожиданно я оказался поставлен перед фактом, что до сих пор вообще не рассматривал свой поступок с такой точки зрения. Дамблдор прав — тогда, в ту ночь, я действительно имел реальную возможность убить его, и это не составило бы никакого труда. Директор был почти без сознания, а его палочка лежала у меня в креплении. Можно только представить всю радость Волдеморта при таком развитии событий — какая ирония! директор-гриффиндорец зарублен реликвией собственного факультета! — и то, как после этого он стал бы ко мне относиться. Вполне возможно, Дамблдор догадывался, перед каким искушением поставил меня крестраж, однако, с моей точки зрения, оно было слабым, и уничтожить кольцо оказалось проще простого. Вероятно, именно из-за этой простоты я и не считал, что в тот момент совершал какой-то выбор.
