— Раньше аппарировали? — спросил он.
— Нет, — соврал я. Двукрест скептически поднял бровь.
— Просто у меня воображение хорошо развито, — объяснил я. — Визуальная память и все такое.
— А, эйдетик, — пробормотал Двукрест и огляделся по сторонам. — Ну-ка, давайте еще раз, — громко скомандовал он. — И помните о спокойствии и концентрации! — Он снова посмотрел на меня. — Семнадцать есть?
— Уже давно, — ответил я, возвратившись на исходную позицию. Двукрест обежал глазами зал.
— Итак, на счет три! Раз… два… три!
Кто-то, вращаясь вокруг своей оси, поскользнулся и рухнул на пол. Кто-то просто перепрыгнул в обруч. Полина слева от меня даже не пыталась аппарировать, задумчиво изучая огороженное обручем пространство. Двукрест указал на ближайший к нам угол Большого зала.
— Попробуйте-ка туда.
В течение всего часа занятий Двукрест гонял меня по залу, неизменно исследуя точку отправления и целостность моего организма по прибытии. Из всех присутствовавших нечто похожее на аппарацию получилось только у двух человек — у Сьюзен Боунс из Хаффлпаффа и, как ни странно, у Полины, которая первые полчаса вообще ничего не делала. Она задумчиво озиралась по сторонам, рассматривала меня, обруч и чем-то напоминала Луну в периоды ее погруженности во внутренний мир. Потом, словно проснувшись, она начала тренироваться и под конец сумела аппарировать, оставив, однако, на исходной позиции небольшой кусок мантии. Подоспевший к ней профессор Флитвик вернул на место отщепившийся фрагмент и, заметно гордый своей ученицей, прошествовал обратно к деканам.
— В феврале походите на занятия, — сказал мне Двукрест после урока, — и если все пройдет хорошо, попробуете в начале марта сдать на права. Я поговорю с замдиректора и вашим деканом… вы у нас откуда?
— Слизерин.
Инструктор кивнул. К нам подошла Макгонагалл.
— Эйдетик, — сказал ей Двукрест, указав в мою сторону. — У них обычно проблем не возникает.
Зато возникают с ними, говорил весь вид Макгонагалл. Вместе они удалились из зала, а я, посмеиваясь, направился к Пирсу, Полине и Нотту, поджидавшим меня у выхода.
— Ты уже аппарировал раньше, — заявила Полина обвиняющим тоном. — Тебя кто-то учил.
— Никто меня не учил, — отмахнулся я. — Просто пару книжек в свое время прочитал. Между прочим, тебе тоже не на что жаловаться — подумаешь, мантия осталась…
— Я и не жалуюсь, — смилостивилась Полина. — Только вот половину урока пришлось сосредотачиваться. Если так будет каждый раз, когда мне понадобится куда-то попасть, стану летать на метле. В конце концов, я ведьма или кто?
— Это все из-за историй, — хмуро сказал Нотт. — У меня тот мужик в дереве просто из головы не выходит. Я как подумаю, что занесет меня, например, в Смита…
Мы расхохотались, представив сросшимися Нотта и Захарию Смита, которые друг друга на дух не выносили.
— И ничего смешного! — возмутился Нотт. — Это психологический блок — знаете, как он мешает?
— Тогда вообрази, что тебя преследует твой боггарт, — посоветовал я. — Создашь стимул и сам не заметишь, как аппарируешь.
— Или приручи боггарта, — сказал Пирс.
— Или таскай с собой бульдога, — усмехнулась Полина.
— Да ну вас с вашими шуточками! — обиделся Нотт и после этого дулся на нас до следующего утра.
Из-за субботних уроков аппарации Флитвик перенес наши встречи на воскресенье, и теперь мы с Добби занимались по вечерам. Сперва мне пришлось в спешном порядке осваивать аппорты с помощью палочки, а этому в Хогвартсе не обучали. Мадам Пинс снова хваталась за сердце, левитируя нужные книги, но уже никак не комментировала мои необычные пристрастия. Аппорты относились к древней магии, применявшейся в те времена, когда свойства материи были изучены плохо, и создавать предметы из подручных материалов либо не умели, либо делали это не так хорошо, как сейчас. Безусловно, создать можно было далеко не любой предмет; к тому же, иногда волшебнику требовалась конкретная вещь — например, какой-нибудь именной артефакт или талисман, — так что совершение аппортов до сих пор являлось полезным, хотя и непростым навыком.
Путем экспериментов мы выяснили, что Добби легко вызывает предмет, находящийся в пределах трехсот метров. На более далекие расстояния его сил не хватало. С палочкой дистанция не играла серьезной роли, однако научиться перемещать к себе вещь так, чтобы во время перехода она не сломалась, не превратилась в нечто бесформенное, не утратила или не изменила своих качеств, оказалось очень трудно. Как-то раз, призывая из своей комнаты тюбик с краской, я получил в руки липкий зеленый сгусток с мелкими острыми фрагментами тубы, разрушившейся в процессе перехода. Восстановлению и трансформации это месиво не подлежало — внутренняя структура предмета оказалась настолько искажена, что я даже не смог удалить его при помощи Evanesco, и краску пришлось просто выкинуть в кухонную помойку.
Худо-бедно освоив перенос простых предметов, я приступил к изучению эльфийского аппорта. Поначалу Добби ставил передо мной на коврик тарелку или чашку, а я должен был попытаться переместить ее себе в руку. Только через два занятия мы поняли нашу ошибку — аппорту поддавались не любые предметы, а только те, которые были хорошо знакомы волшебнику, принадлежали ему, либо часто им использовались. В книгах объяснению этого явления уделялось не так уж много места — авторы писали, что часто используемый предмет формирует с магом некую связь, благодаря которой тот может вызвать его, и предмет откликнется. Я пожертвовал еще одним тюбиком, уже почти пустым, и несколько недель подряд пытался воплотить в жизнь ту схему движения магической энергии, векторы которой мы с Добби начертили после совместного исследования его работы с аппортами.
Однажды, когда я пришел на очередное занятие, у самого входа в кухню меня остановили несколько эльфов.
— Молодой господин должен повлиять на Добби, — сказал один из них недовольным тоном. — Он ведет себя недостойно и оскорбляет честь всех эльфов Хогвартса.
— Недостойно? — переспросил я. — И что же такое он делает?
— Добби дерется с новым эльфом.
— Дерется? — поразился я. На Добби это было непохоже. — Ладно, я с ним поговорю…
Добби поджидал меня в подсобке с нетерпеливым выражением лица.
— Добби должен сообщить Лингу что-то очень важное! — начал он, как только меня увидел. Я сел на коврик и сказал:
— Тут на тебя жалуются, вроде ты с кем-то дерешься…
Уши Добби поникли.
— Здесь теперь работает нехороший эльф… — Добби сделал движение, будто собрался вскочить, но потом все же сумел совладать с эмоциями. — Добби не должен такого говорить, но и молчать не может! Кричер плохой эльф, злой, из злой семьи!..
