отдохнувшие. Дорога их, видимо, не утомила. Мы оказались замечательно талантливыми детьми, и нас следовало послать на областной, а потом и на республиканский конкурс детских талантов. Потом можно и на всесоюзный! Заливался соловьем самый главный из начальственной камарильи.
Я дурак и мне надо было исправлять ситуацию.
– Дяденьки и тётеньки, я контуженный. Меня тут стукнули кастетом по голове. Неделю лежал в медпункте. Сейчас еще голова иногда болит. С фокусами у меня редко, когда получается. Только для вашего приезда постарался. Но голова уже опять болит. Может через полгода или не знаю, когда оклемаюсь. Фокусник из меня плохой.
Члены комиссии глядели на меня с подозрением. Видимо я плохо притворялся. Но насиловать еще больного ребенка они не рискнули. Спросили у старшей пионервожатой о происшествии с избиением пионера у них в лагере. Она ответствовала, что виновник сбежал из лагеря и сейчас отсутствует. Его ищет милиция. В общем, испортил я праздник нашему начальству. Ну и перебьются.
– Борька, а может, стоило нам согласиться? В Москву бы поехали. В Кремле выступали.
Энтузиазм у моих друзей кипел и пенился. Галя вопросительно глядела на меня, что-то подозревая.
– Нет ребята, фокусы это не наш метод. Я поведу вас по другому пути. Мы увидим небо в алмазах, но чужие дяди и тёти нам не нужны. Пусть не примазываются. Вы ведь верите мне? Я вас не обману.
После американской жвачки доверие ко мне выросло значительно. Но они еще сомневались. Надо было прикармливать мою команду более активно.
– Кстати о кормежке. Кормить нас сегодня будут прилично. И комиссия из города, и родители приедут. Кстати, пора бы им приехать.
– Ой! Мой батя появился. Пока пацаны. Ждите своих.
Димон унесся к стоящему около клумбы вполне приличному на вид мужчине. Мне бы такого отца, с таким можно жить. Боюсь, что в моем случае всё будет сложнее.
– А вон моя мама, пропела Галочка.
Чернявая, еще не старая женщина приветливо махала ей рукой.
– Так Вован, мы одни пока остались без родителей.
– Мои могут и не приехать, вздохнул он. – У матери печень болит, у отца опять что-то со старой раной. Он на нашем ленинградском воевал.
Надо же какая древность. Еще живы и молоды их родители, участники великой войны, еще мучаются ранами, еще зачинают детей.
Сигнал к обеду мы восприняли с особым энтузиазмом. У меня возникла надежда, что мои предки тоже не прибудут. Убоятся дальней дороги, заболеют. Или забудут обо мне, любимом. Напрасные надежды.
– Гляди этот мужик на тебя пялится!
Толкнул меня в бок Вован. Я осторожно глянул. Вон тот? Я же его видел во сне! Та самая пьяная харя. Похоже, он и сегодня не трезв. Сидит за столиком для гостей и, улыбаясь, кивает мне головой. Попал. Пока не окончательно, но если это он, мой отец, то я попал очень серьезно. Папаша Гекльберри Финна, вдруг вспомнилось мне. Нет, с таким отцом мне не по пути.
Даже не выпив, заглотав компот, неуверенными шагами я подошел к предполагаемому папаше.
– Что сынок, не узнал папочку. Глядите, не успел из дому уехать, а уже забурел. В самодеятельности, говорят, участвует. С начальством разговариваешь. Хорошо начинаешь, сынок. Пойдём-ка со мной. Поговорить надо.
Он попытался взять меня за руку, но я отстранился. От папочки несло плохим самогоном и чесноком. Не понимаю, как его, такого, пустили в лагерь. Ведь нетрезвых родителей запрещено впускать.
– Что сынок, хорошо вас тут кормят.
Он всё-таки сумел взять меня за шею и вел теперь как барашка на убой.
– Пойдем-ка, посидим в сторонке. Тут мамочка тебе яблочек передавала, да я, извини, в дороге есть захотелось. Съел их. Ты ж прощаешь папочку?
Рука у него была цепкая и довольно сильная. Вел себя этот папочка уверенно и не ждал возражений. Семейный тиран, пиявка. Пропивает свою и материнскую зарплату и держит семью в постоянном страхе.
Мы сели на скамейку в стороне от гуляющих родителей и детей. Здесь нас никто не услышит.
– Мамаша твоя беспокоится, не помер ли. Вот послала меня проведать. Куда ж ты помрешь, вот какой здоровый вымахал. Жрешь в три горла, компотом запиваешь. А папочке и денежки на дорогу не хватает. Слушай, дал бы родному отцу. У тебя я знаю, есть. Мать тебе в дорогу давала. На что ты тут мог тратить. На всем готовом. Ну, дай отцу!
Он слегка сдавил мне горло. Глаза были пьяные, полубезумные.
– Закричу. Народ сбежится. Отсюда прямо в колонию поедешь. Здесь в Карелии колоний много. Тебе понравится.
– Отцу угрожаешь, щенок!! Да я тебя.
– Отпустил тварь. Не отец ты мне, тварь подзаборная.
Я сильно рисковал. Он мог меня убить. Но тут мимо нашей скамейки прошел высокий мужчина с веселой девчушкой рядом. Он внимательно поглядел на нас, что-то заподозрив.
Папаша, скрежетнув зубами, ослабил хватку, и я сумел вырваться.
– Давай прощаться, папочка. Тебе еще далеко ехать, путь не близкий. Мамочка ждет, мамочка о тебе беспокоится.
Он выматерился сквозь зубы и встал.
– Ну гляди щенок, я тебе это припомню. Вернешься домой, шкуру спущу. А твою б…ь мамашу……
– А вот это ты зря сказал, папочка. Совсем зря. Такие вещи не прощают. Катись отсюда, на автобус не опоздай.
Он хотел что-то сказать, плюнул и пошел к выходу.
– Скверный у тебя гость, парень. Сказал, возвращаясь, всё тот же высокий мужчина. Ты бы с ним поосторожнее.
– Спасибо. Но он уже уезжает. Спасибо, что спугнули его.
Незнакомец еще раз посмотрел на меня и вернулся к ожидавшей его дочке.
– Этого гада надо устранить. Срочно устранить, пока он не натворил дел. Как отец он абсолютно меня не устраивает. Более того, он может убить или изувечить мою гипотетическую мать. Она, очевидно, неплохая старуха и любит сынка. С нею может быть я бы и смог прожить годы до совершеннолетия. Хотя, не будем загадывать. Надо ковать железо, пока горячо. Возьму след моего урода и попробую его устранить. Куда бы его определить? К Витьке в болото? Не пойдет. А если подальше. Там дальше трясины, осенью туда ходят деревенские, собирать клюкву. Что ж я раньше-то не продумал?!
Мой предок ходил туда и обратно вокруг автобусной остановки и пинал ногами землю. Понятно, кровная обида, сынок не дал папане на выпивку. Такие до смерти будут требовать от всех окружающих на
