может Москва с Францией связаться…
Сказанное главковерхом раз за разом мозги мне царапало.
Сутки…
Сутки?
Сутки!!!
Переплыв через Ла-Манш, Д’Артаньян всего за двенадцать часов доскакал от пролива до Парижа, а у жителей острова сейчас не только лошадки, но и более современные средства передвижения имеются!
Как я сразу про это не сообразил? Англичане сейчас уже по коридору к кабинету Сормаха должны шагать.
Я бросился к окну.
Бросился…
В том состоянии, что я находился, получилось это плохо. Пара быстрых шагов и мне воздуха стало не хватать. Задохнулся я, как Федор бы выразился.
Медленно и плавно всё надо делать, сам же я об этом Сормаху говорил…
По аллее к дворцу двигалась цепочка людей в военной форме. Не в красноармейской, не в богатырках…
Ну, всё… Приплыли…
Приплыли — мы. Я и Сормах. Эти — приехали.
Англичане, не дурней они паровоза, знали где штаб военного коменданта Парижа находится и не могли сюда не заглянуть.
Раз, два, три… десять… пятнадцать… много. Много. С таким количеством мне и Сормаху не справиться.
— Николай! Англичане. — я повернулся к Сормаху. — Уходить надо.
— Много?
— Много. На нас за глаза хватит.
— Помогай тогда…
А, что мы ещё могли сделать?
Сормах сам встал, тут его немного в сторону и повело.
— Тащить тебе меня придется…
Меня бы кто потащил. Совсем я от такого бы не отказался.
— Оружие есть?
— Имеется. — я скосил глаза на кобуру.
Никуда она чудесным образом не исчезла, на своем законном месте находилась. Без пистолета я сейчас не хожу, ещё и пару запасных обойм таскаю.
Сормах тоже был вооружен.
— Двинулись, — на правах старшего распорядился комендант Парижа.
К центральному входу мы не пошли, нам в сторону гаражей сейчас нужно. Без колёс мы далеко не уйдем, что тот, что другой — форменные инвалиды.
Николай руку мне на плечо закинул и поползли мы как улиточки. Пока вниз спустились, четыре раза стояли отдыхали. Садиться не рискнули по понятным обстоятельствам. Прислонимся к стене и стоим, как рыбы рты разеваем.
Только бы с автомобилями ничего не случилось! Самолёт-то почему-то упал, после того как маятники часов останавливались. Может, повредилась вся техника после неизвестного воздействия? Попытаемся мы машину завести, а она — ни в какую не пожелает с места сдвинуться.
Охрана у гаражей, как и в Люксембургском дворце, находилась в бессознательном состоянии. То же самое — водители в самом месте стоянки автомобилей.
Когда они оклемаются? Меня-то золотые фигурки в чувство привели, а Сормаху, скорее всего, повезло от того, что он рядом со мной находился. Вернее, не со мной, а с ними — зверьками бьярмов.
Да хоть когда… Всё равно — поздно. Займут англичане Францию…
Вот и споткнулась на всем скаку мировая пролетарская революция! Так всё хорошо шло, а тут — то одно, то другое. Ещё и в Ленина стреляли…
Автомобиль завелся, как будто только нас и ждал.
— Куда? — я вопросительно посмотрел на Сормаха.
— Куда получится, Нинель, надо сначала из Парижа убраться…
Николай просто вырубался, держался на одной силе воли.
Это, легко сказать — из Парижа убраться. В городе в полном здравии только англичане, а тут мы такие красивые на автомобиле… Нам бы как-то по-тихому, как Д’Артаньяну — на лошадках, но нет коняшек. Да и не удержится на лошади Сормах, через минуту с её свалится.
— Ну, двинули, помолившись, — самому себе мною было сказано.
Я был сейчас за рулём, Николай — сзади на диванчике. Город я не очень хорошо знал, так что проблемы у нас скоро появятся. А что делать? Лапки вверх задрать?
Однако, дуракам — везет. Это я про себя и Николая Гурьяновича, славного заслуженного большевика и преданного бойца передовой пролетарской партии. Англичане у Люксембургского дворца видно каким-то передовым отрядом были, по всему Парижу островитяне ещё как тараканы не расползлись. Поэтому, из столицы Франции мы укатили без приключений и единого выстрела. Никто нас не остановил и не задержал. Всегда шумный город был тих, только, когда мы мимо какого-то дома проезжали, там собака выла. Даже голуби куда-то попрятались, как их тут и никогда не бывало.
Глава 27 Мы поворачиваем обратно
Так, а куда мы едем?
В сторону России?
К Английскому проливу?
Я был в этом вопросе сейчас совершенно не ориентирован.
Чёрт, черт, черт!!!
Чуть лежащего на дороге мужика я не переехал колесами автомобиля! Видно возвращался он поздней ноченькой домой откуда-то, или — понесла его нелегкая по темной поре за приключениями. Вздыбилось мужиково естество и как стрелка компаса стало указывать на место, где его подружка ждёт…
Так, стоп. Лежащего надо обязательно осмотреть, и не только из чисто медицинского интереса. Как он себя чувствует после этого самого нахлобучивания, воздействия неизвестным оружием или чем-то таким, до сих пор мне непонятным? Начинает уже в себя приходить? Дальше в беспамятстве находится? Как долго оно будет длиться? Последнее — очень важно в военном отношении.
Вопросы, вопросы, вопросы…
И — ни одного ответа.
— Ты чего остановился? — раздалось с заднего диванчика.
Так, так, так… Сормах начал в себя приходить, интерес к окружающему проявлять.
— Мужик на дороге валяется. Надо посмотреть, что с ним? — уже покидая автомобиль ответил я Николаю Гурьяновичу.
Ну, если сравнивать с охранниками военного коменданта Парижа, что у дверей его кабинета остались лежать, то мужик на дороге проявлял более явные признаки жизненной активности. Пульс его был в норме, как по частоте, так и по наполнению и напряжению. Дышал он нормально, только сознание отсутствовало. Впрочем, реснички у лежавшего подрагивали. Складывалось впечатление, что сейчас он глаза откроет и спрашивать начнёт, что такое с ним случилось.
Сормах вышел из машины и встал со мной рядом.
— Ну, как он?
— Думаю, скоро очнётся.
— Очнётся? Наши в Париже, тоже?
— Пока ничего, Николай, я тебе не могу сказать.
Сормах брови свёл, на месте озабоченно затоптался.
— Бросили мы их… По всему получается, бросили… — Сормах закурил папиросу.
Бросили… Тут с Сормахом не поспоришь.
Мужик на дороге что-то промычал, но глаза пока не открыл.
— Дальше поехали? — я вопросительно посмотрел на коменданта.
— Погоди, думаю…
Мужик заелозил руками по гравию, попытался сесть пока не открывая глаз.
— Наши тоже сейчас так? — был задан мне очередной вопрос.
— Николай Гурьянович, откуда я
