Андрей, лёжа на своей полке, ещё раз просмотрел новые деньги, запоминая цвет и размеры, убрал их в кошелёк и сунул его в карман висевшей у его изголовья куртки. Вытянулся на спине, закинув руки за голову. Вагон уже затихал, верхний свет погашен, из дальнего конца доносится чей-то густой храп, Эд и Майкл внизу уже спят, и Алик — он в их отсеке и тоже, чтоб был под присмотром, как сказал Эд — тоже спит. Надо и ему спать. Всё равно пока темно, ничего не увидишь, но… но они же уже по России едут.
Андрей не выдержал. Откинул одеяло, бесшумно натянул рубашку и брюки и спрыгнул вниз. На ощупь нашёл свои ботинки.
— Ты куда? — не открывая лаз, сонно спросил Майкл.
— Да что ты как надзиратель?! — разозлился Андрей и продолжил по-русски: — В уборную, понял, нет?
— За надзирателя я тебе, когда вернёшься, врежу, — по-прежнему с закрытыми глазами пообещал Майкл. — Мотай живо.
Андрей вышел из их отсека и по подрагивающему полу пошёл в конец и, миновав туалет, открыл дверь тамбура.
Он был уверен, что никого не встретит, что все уже спят, но в тамбуре стояли двое. Проводник и немолодой солдат из комендантского взвода. Они курили и тихо о чём-то разговаривали. Не желая мешать, Андрей подался назад, но его заметили.
— Не спится, парень? — улыбнулся солдат.
— Ага, — согласился Андрей, входя в тамбур и закрывая за собой дверь.
— Куришь? — протянул ему пачку проводник.
Андрей с улыбкой, чтобы не обидеть, мотнул головой.
— Нет, спасибо. Мы… мы ведь по России уже едем, да?
— Вон оно что, — рассмеялся солдат.
А проводник тоже с улыбкой сказал:
— Это Пограничье ещё. В Империи Русскими территориями назывались.
— А теперь Россия, — твёрдо сказал солдат. — Ты-то сам отсюда?
— Нет, но нагляделся. Наших-то всех Империя эта грёбаная выселила, угнала, а своих из дальних графств сюда. Россия, говоришь, а тут по-русски и не знает никто. Вот сейчас кто уцелел возвращаются, а ни жилья, ни работы. И этих не перестреляешь. Тоже ведь, бедолаги, не по своей воле приехали.
— Оно так, — кивнул солдат.
Андрей слушал их разговор, стоя у наружной двери. За стеклом быстро мелькают какие-то тёмные, почти сливающиеся с чёрным небом пятна, в щель бьёт ветер, наполненный запахами травы и мокрой земли.
— В этом, как его Питбурге, остановимся? Хороший город?
— Петровск теперь. Постоим. На запасных путях. А насчёт города… у вас своё начальство есть.
— Да уж, — хмыкнул солдат. — Куды без него. Это уж как оно решит.
Андрей понимал, что он лишний здесь, но не мог оторваться от ветра из щели. И всё же пересилил себя, заставил уйти, как сам себя за шиворот утащил.
Вагон уже спал. Андрей бесшумно, чтоб никого не побеспокоить, прошёл в свой отсек, ловко уворачиваясь от торчавших в проход ног, не помещавшихся на полках. Смешно, правда, что в поезде койки называются полками. Интересно, почему? Майкл спал, но Андрей знал, что расчёт только отложен, у Майкла не ржавеет. И чего цепляются? Ведь рассчитался он с тем беляком, сполна, и обошлось всё благополучно, а они…
Он разделся и лёг. Уже привычное, а потому незаметное подрагивание полки, пробегающие иногда по потолку и стенам лучи придорожных фонарей. Андрей незаметно для себя заснул.
Спал он без снов, и разбудил его, дёрнув за плечо, Алик.
— Вставай, утро уже.
— А?! — Андрей оторопело моргая, поднял голову. — Едем?
— Ага. Говорят, через час остановимся, и в город отпустят. Айда, — щегольнул Алик новым, недавно освоенным русским словом.
— Ага, понял!
Андрей спрыгнул с полки и торопливо оделся.
— Лопал уже?
— А то! Мотай в темпе.
Выходя из отсека, Андрей посмотрел в окно. Зелень, какие-то сооружения. Всё, как раньше. Ну да, ему же так и сказали, что это ещё не Россия. И, уже не думая ни о чём, побежал в столовую.
Стоять в Петровске предполагалось два часа. Конечно, решение отпустить в город всех, кроме занятых на дежурствах, было риском. Но оправданным. Война год как закончилась, и они уже на своей земле. Увольнительные всем, вольнонаёмным свободно. Но кто опоздает или явится пьяным… последствия понятны. Срочно чистились сапоги и ботинки, парни пересчитывали деньги, сговаривались, кто с кем пойдёт в город. Говорят часа два эшелон постоит, не больше, и покупок, конечно, не сделаешь, да и незачем, но хоть город посмотреть.
Договорившись с Аликом, Андрей побежал в ран-вагон к Колюне. Спросить, чего тому купить в городе, паёк — пайком, а хочется же наверняка чего-то такого…
— Да нет, Андрюша, спасибо, — улыбнулся Колюня из-под бинтов, окутывавших его голову до губ. — Не стоит. А что за город?
— Петровск.
— Россия уже? — обрадовался Колюня.
— Пограничье, — ответил услышанным ночью словом Андрей.
— Ясненько. Расскажешь мне потом, как город.
— Конечно. Так я побегу?
— Беги, — улыбнулся Колюня.
И Андрей бросился к выходу.
Алик ждал его на перроне у их вагона, обиженно надув губы.
— Ну, ты б ещё дольше чухался, — буркнул он по-английски.
— Ладно тебе, я у Колюни был, — ответил по-русски Андрей.
У Алика вертелось на языке объяснение, чего это Андрей так к слепому паралитику липнет, но он предусмотрительно промолчал. Раненых касаться нельзя: что Андрей, что остальные сразу стервенеют.
Их поезд встал у дальнего перрона, и, к удивлению парней, их уже ждали. Ну, не их самих, это понятно, а эшелон. Встречающих было не так уж много, но суматоха получилась… Правда, все во всём быстро разобрались. Встречали, в основном, врачей. Худенькая полуседая женщина в очках и такая же худая, тоже в очках, длинная, а именно длинная девчонка оказались женой и дочерью Аристова, черноусый мужчина в военном кителе с орденами в четыре ряда — муж Варвары Виссарионовны, и ещё, и ещё…
Всё это Алик и рассказал Андрею, пока они шли по уже опустевшему перрону к выходу в город. Андрей слушал и кивал. Что ж, всё понятно. Жаль, конечно, что он ничего этого не видел, пока у Колюни был, но… но Колюня важнее.
Привокзальная площадь в лотках и тележках с цветами, сладостями, всяким питьём, но… но всё это они и в Спрингфилде видели, и говорили вокруг на смеси, а то и на чистом английском. Получается, верно говорил проводник — это ещё не Россия.
Выбравшись с площади они, боясь опоздать, решили просто пройтись по одной из улиц. Скажем, до следующей площади или большого перекрёстка и обратно. Шли спокойно, разглядывая витрины и прохожих. Взгляды встречных особо дружелюбными назвать было трудно, но и явной враждебности никто не проявлял.
— Пограничье, — пожал плечами Андрей, отвечая на невысказанные слова Алика.
Алик кивнул.
— Мы же здесь не остаёмся.
— Верно.
Следующая площадь была небольшой с маленьким ресторанчиком и фонтаном посередине. Парни постояли, разглядывая искрящиеся на солнце струи, и с независимым видом повернули обратно. Официант на открытой веранде ресторана облегчённо перевёл дыхание: ведь вот припёрлись бы черномазые, так и не пустить нельзя, и всех клиентов распугают.
Времени ещё навалом, можно бы и гульнуть, но и денег жаль, и… да и пошли все здешние к чёрту! И Андрей ограничился покупкой с лотка большого апельсина для Колюни. Лик демонстративно промолчал. Ведь и впрямь, какое его дело, на что Андрей свои деньги тратит. И продираясь в толпе к вокзалу, они случайно натолкнулись на Жарикова, отрешённо разглядывавшего наполненную всяким хламом витрину антикварного магазина.
— Иван Дормидонтович! — обрадовался Андрей. — И вы здесь!
— А где же мне ещё быть, — усмехнулся Жариков.
Андрей видел, что Жариков чем-то расстроен, но при Алике заводить разговор не стал: тот дурной ещё, всё по старым меркам живёт.
— А мы фонтан ходили смотреть. Вон по той улице прямо.
Жариков понимающе улыбнулся.
— Спасибо, но я уже не успею сходить.
— Да он так себе, — сказал вдруг Алик- Можно и не смотреть.
Андрей быстро покосился на него: неужели соображать начал?
Разговаривая, они пошли к вокзалу. В самом деле, смотреть в Петровске нечего: ну, развалины, где подлатали, где снесли, ну… ну как везде. И не своё оно всё-таки, не стало ещё своим, сердце не болит. И многие вернулись задолго до назначенного срока, а те, к кому приехали родственники, вообще в город не пошли.
Не заходя в свой вагон, Андрей побежал к Колюне. Отдать апельсин и поговорить. Доктору Ване сейчас явно ни до чего, с остальными тоже особо не поговоришь, нет, парни они все хорошие, слов нет, но не может он с ними говорить о… да он сам не понимает ещё, что с ним такое. Странно, ведь с Коюней он может говорить о самом простом: о погоде, о том, что на обед давали, иногда Колюня ему о войне, о доме рассказывает, и ничего в этом особенного нет, он уже таких рассказов много наслушался, а поговоришь с Колюней — и легче становится.
