Джеймс внимательно посмотрел на нее.
– Ты имеешь в виду, что хотела бы походить на корову – как некоторые женщины? Хочешь приобрести вымя? – Он совершенно искренне содрогнулся и тут же добавил: – Вот это – прекрасный размер. – Джеймс положил ладонь ей на грудь. – В точности подходит для мужской ладони. Для моей ладони.
Тео была в прогулочном платье, которое скрадывало даже то малое, что у нее имелось спереди. Однако Джеймса, похоже, ее размеры вполне удовлетворяли. Она успокоилась, но ужасные воспоминания тут же снова нахлынули на нее.
– Не думаю, что смогу когда-нибудь выйти из этого дома. Всюду, где бы я ни появилась, люди стали бы называть меня «гадкая герцогиня». Ты ведь знаешь, что стали бы. И даже если они не скажут мне это в лицо, то все равно так подумают. Я не смогу этого вынести. Мне не хватит смелости.
На мгновение ладонь мужа сжала ее грудь, а затем он снова заключил ее в объятия.
– Все они идиоты, – сказал он, уткнувшись лицом в ее волосы. – Ты прекрасна.
– Нет, – печально ответила Тео. – Но с твоей стороны очень любезно, что ты так говоришь.
– Я не только говорю! – внезапно взревел Джеймс.
Тео невольно улыбнулась:
– Помнишь, что ты преисполнился решимости держать в узде свой буйный нрав? Ведь тебе уже исполнилось двадцать…
– Любой мужчина пришел бы в ярость от такой беспардонной лжи, оскорбляющей его жену! Завтра же я обойду редакции всех этих гнусных листков, называющих себя газетами, и схвачу за горло их владельцев. А потом…
Тео закрыла ему рот ладонью.
– Этим дело не поправить, Джеймс. Рисунки развесили повсюду. Я видела у магазина Хатчарда скопище людей, глазевших на витрину. А по дороге домой я поняла, что мой портрет в этом ужасном платье выставлен в каждой лавке. На меня навесили ярлык. На всю жизнь.
– Глупости, – возразил Джеймс уже спокойнее. – Многим людям присваивают неприятные прозвища, которые вскоре забываются. Ричард Грей какое-то время был известен как Крошка Дик[3]. А Перри Даббза – теперь он лорд Фенуик – прозвали Барвинком[4]. Затем все об этом благополучно забыли.
– Ошибаешься, Джеймс. Ты ведь вспомнил эти прозвища сразу же. Более того, держу пари, что большинство мужчин думают про Барвинок, когда встречают лорда Фенуика. – Тео помолчала в нерешительности. – А про Грея… это ведь намек на размеры его мужского органа?
– Полагаю, что так, – кивнул Джеймс.
– Думаю, маленький – огромное преимущество. Я уверена, что этому джентльмену следовало бы гордиться своим прозвищем.
Сдавленный смешок вырвался из горла Джеймса.
– Должен ли я сделать вывод, что ты ночью пострадала?
– Немного, – призналась Тео. – Я бы хотела, чтобы твой орган был поменьше.
– А я рад, что это не так. Хотя мне очень жаль, если я причинил тебе боль. Прости меня, Дейзи.
– Что ж, не так уж важно, какого размера у мужчины этот орган. По крайней мере мужчины не уродливы. А вот если сказать такое о женщине…
Джеймс снова сжал жену в объятиях.
– Ты вовсе не уродлива, Дейзи. Да и я не уродлив, верно?
Тео подняла на мужа взгляд.
– Ты потрясающе красив. И ты прекрасно знаешь это. Твой вид меня прямо-таки раздражает…
– Может, я и знаю это, но мне плевать на мою внешность. Однако у мужчины есть своя гордость. Почему же ты думаешь, что я женился на уродливой женщине?
«Потому что ты сделал именно это», – хотела сказать Тео, но прикусила язык. Она вовсе не собиралась убеждать мужа в том, что действительно уродлива. Джеймс и ее мать были единственными на свете людьми, не считавшими ее дурнушкой. И было очень приятно иметь рядом людей, не замечавших ужасной реальности.
– Я бы никогда не женился на уродливой женщине, – продолжал Джеймс с величавой убежденностью графа и будущего герцога. – У меня есть своя гордость, знаешь ли. Я женился на тебе, потому что ты очаровательна и прекрасна. И также потому, что ты не похожа на всех остальных девиц.
Тео фыркнула. Она не плакала из-за обидных рисунков, но сейчас ей очень хотелось расплакаться.
– Что ты имел в виду, когда сказал, что я не похожа на других девиц?
Джеймс нахмурился:
– Ну… они все розовые и пышные…
– Но ведь именно так выглядела Белла, – возразила Тео и тут же смутилась. – Белла же часть твоего прошлого, разве нет?
– Я распрощался с Беллой на следующее же утро после того, как сделал тебе предложение. Я подарил ей изумрудное ожерелье, хотя ни за что бы не сделал этого, если бы знал, как легкомысленно отец промотал наше состояние.
– Ох, ты правильно сделал, – сказала Тео в порыве великодушия. – Я уверена, ей нелегко живется. Но должна заметить, что она не имеет ни малейшего сходства со мной, Джеймс.
– Любовница – это одно дело, а жена – совершенно другое. Я не смог бы выносить эту розовую пышность всю жизнь, изо дня в день. Кроме того… – Его ладонь скользнула с плеча Тео снова к ее груди. – Сказать по правде, мне вовсе не нравилась ее грудь.
– Тебе обязательно делать это? – спросила Тео минуту спустя; муж продолжал ласкать ее груди. – Это заставляет меня… как-то странно себя чувствовать.
– Почему бы тебе не раздеться, чтобы мы почувствовали себя еще более странно?
– Ах, Джеймс!.. Люди не занимаются подобными делами в такой час.
– Уже почти вечер, Дейзи. Но я вполне уверен, что люди занимаются этим весь день напролет, если им так хочется. – Он провел большим пальцем по ее соску, и даже сквозь плотные слои ткани Тео так остро почувствовала его прикосновение, что вздрогнула. – Тебе понравилось?
– Думаю… да, – ответила она неуверенно.
– Я хотел бы родиться рабочим! – неожиданно заявил Джеймс. – Тогда я мог бы делать только то, что хочу. Мог бы работать на свежем воздухе и не проводить долгие часы с такими людьми, как Рид. И уж тогда я бы не позволил ему смотреть на меня как на идиота. Пусть даже я им и являюсь…
– Ничего подобного! – воскликнула Тео. – Ты отлично знаешь, что мог бы стать первым в Оксфорде, если бы согласился остаться там после первого курса.
– Только сначала я бы прыгнул в озеро, набив камнями карманы.
– Это к делу не относится. На мой взгляд, ты бы стал лучшим в своем классе в Итоне, если бы захотел.
– Слава богу, с этим давно покончено, – проговорил Джеймс.
Его ладонь снова начала двигаться, и Тео вынуждена была признать, что ей это очень нравилось. По правде говоря, она уже подумывала о том, чтобы снять платье, каким бы скандальным это ни казалось.
– Значит, тебе и впрямь хотелось бы быть рабочим?
– Да. Тогда бы я делал все, что захотел.
– Но ты ведь сам выбрал себе жену, – напомнила Тео. – Все были просто потрясены твоим заявлением.
