Сергей Николаевич не знал что ответить. Закрутилось все, как – то неожиданно и масштабно. И ему тесная лабораторная келья стала казаться такой родной, обжитой. А стены монастырские вообще надежно ограждают от всех невзгод. Тут и вышки с вооруженной охраной – привычный пейзаж. А тут сразу выход в огромный шумящий мир, от которого он уже отвык. Ну не зря же говорят, что настоящие ученые в миру, что дети малые. Это как раз к нему и относится. Видно почувствовав смятение ученого Кураков добавил.
– Да ты не тушуйся, товарищ профессор. На вокзале в Беломорске подойдешь к начальнику станции, он тебе сразу плацкарт до Москвы организует.
Только поторопись, после прилета до отправления поезда у тебя всего час будет.
Началась суета. Самое главное, подготовить к отправке отчеты, мышей, а главное, дюжину колб с готовым препаратом. Особист в помощь дал двух солдат порасторопнее, и сам пришел. Пока для мышей столяры из тюремного хозвзвода делали ящики, Карповский приступил к свертыванию оборудования.
Он хотел некоторые тетради взять с собой, но особист показал ему, кто еще в бывшем монастыре хозяин.
– Не положено. Все получите на месте. – Все бумаги до одной лично уложил в большой железный ящик. Запер на замок, и еще опечатал с двух сторон. Все оборудование также перекочевало в другие, деревянные ящики, и то же были опечатаны. Больше всего Карповский опасался за сохранность колб. Он лично их обмотал бумагой и бережно поставил в секции, заполненных стружками.
– Вы себе представить не можете их ценность! Это революция в…
– Вы товарищ профессор не имеете права рассказывать окружающим о составе и назначении данных образцов. Не положено. – Строго напомнил Кураков.
Карповский даже возмутился. Да где здесь посторонние? Два солдата, тот же особист. Ну, да, служака он и есть служака. Ломброзо оно и есть ломброзо. Куда его не ставь, а везде сущность проявит. Ох, прав, прав итальянец. Под вечер все было упаковано. Ученый даже сам не ожидал, что будет такая солидная куча ящиков. Кто бы мог подумать, что у него столько оборудования. В дополнении ко всему Кураков составил подробный список имущества, ящиков. После строго подсчета все находящиеся в лаборатории подписались. Под вечер принесли готовые ящики для мышей.
Тюремные умельцы, предусмотрели возможность кормить и поить животных, не открывая ящики. Толстый слой стружек и опилок давал гарантию, что подопытные грызуны не замерзнут по дороге. Все таки, середина января на улице. Двери кельи на ночь опечатал бдительный особист. Тут на него свалилась другая забота. Завхоз Тимофей, естественно, из заключенных, повел его выбирать гражданскую одежду. Ученый совсем забыл, что он в своем тюремном черном бушлате и в грубых без шнурков ботинках, выглядел бы очень подозрительно среди гражданского вольного населения. Завхоз привел его в полуподвальное помещение, под казармой. На потемневших от времени деревянных стеллажах до самого сводчатого потолка лежала аккуратно сложенная гражданская одежда. Не хотелось думать, где сейчас и по какой статье отбывали срок ее хозяева. А может, многих уже и в живых не было.
– Выбирай. Да, не боись. Вшей нет. Все обработано. Выбор у нас, получше, чем в магазине. – Важно сказал завхоз, будто все это богатство принадлежит не казне, а ему лично. – Свое шмотье сюда бросай. В ящик.
Завтра на санобработку отправим и в стирку.
Скольким еще бедолагам придется носить его робу, профессор старался не думать. А может шестнадцатая рота и в ней кого – то уложит на дно могилы. Завхоз небрежно показывал полки. В нем сразу проглядывался ухватистый и пронырливый тип. Подобная категория лиц при любой власти сможет занять хлебную нишу. Глядя на его физиономию и не скажешь, что Соловецкая тюрьма смогла нанести вред его здоровью и потенции. Наверняка и бабенка есть, из прачек, тех же дочек вражьих. Небось, помоложее выбрал, да по пригожее. С такой харей, не стыдно и в санатории посветить, куда любят приезжать одинокие женщины. Такие вот верткие особи, с наглыми мордами мартовских котов, чубайсовского колера, среди одиноких баб пользуются повышенным спросом. Обязательств с таких пройдох никаких не стребуешь, по причине малой совестливости, а до остального подойдут вполне. Впрочем, иного от них и требуется. Лишь бы бабенка от их услуг была радостна и довольна. Сергей Николаевич не переставал удивляться. Казалось бы, лагерь, тюрьма, условия для всех сидельцев одинаковые. Так нет же, и здесь классовое разделение. Подавляющее большинство работяг на лесоповалах, рытье каналов, прокладке дорог, и махонькая прослойка обособленцев – приспособленцев, среди них, так называемая «криминальная элита». Порой ему даже стыдно становилось, что он не махал кайлом, как все честные зэки. За счет их труда и была та самая бешенная самоокупаемость, которая позволяла кормить администрацию, охрану, и придурочное население лагерей. Следовательно, отсюда такой вывод. На воле он должен делать так, чтобы в лагеря попадали только те личности, которые из – за слабой работы адаптивного аппарата, не способны выполнять правила человеческого общежития.
Нередко те, кто вволю похлебал лагерной похлебки, начинают задумываться о смысле жизни, о предназначении человека. Пусть коряво, но начинают вживаться в нормальную человеческую среду. Ну, а те, кто не способен осознать, что ж, пусть глотает «тюремную романтику» до рвоты. Глядишь, в каком ни будь воплощении, душа очнется от забытья, взбунтуется против такого образа жизни. И в очередной командировке души на землю, понесут из роддома счастливые родители не будущего извращенца, деграданта, наркомана, а светлую проявленную личность – надежду людей всего мира.
Сергей Николаевич, испытывая неловкость, выбрал себе пальто, с довольно приличным воротником, костюм, брюки, крепкие сапоги. Ему их посоветовал взять тот же завхоз, мол, практичнее, да и зимой в них теплее. Навернул теплые портянки, и вот он, настоящий Ташкент. Да и по своему опыту ученый хорошо знал, если телу холодно, это еще терпимо. А вот если ноги задубели – то все, жди беды. В финчасти ему даже деньги выдали на дорогу. Вроде бы как зарплата за работу врача. Не сказать, что бы уж очень много, но на проезд достаточно. Отметиться пару раз в вагоне – ресторане хватит, да и чуть – чуть останется. Справка, разумеется, первое дело. Без нее любой милиционер тут же за цугундер ухватит. И будет прав. Да и любой служитель закона своим наметанным глазом сразу вычленит из толпы свежеявленного вольника. Сергей Николаевич даже успел с коллегами медиками отметить свое освобождение. Все таки, плох тот врач, у которого в заначке спирта не сыщется. Тайком ему передали несколько писем домашним. Профессор пообещал их отправить сразу же из Беломорска с почтового вокзального отделения. Ночью ему не спалось. Лишь под утро прикрыл глаза. Простился быстро с товарищами, которые не скрывали своей зависти. Вот свезло ему, так свезло! Волю человеку дали!
