от этого еще хуже. Идейные враги! Предатели!
Я задумался и ответил правду, как сам ее видел:
— Наверняка, такие найдутся. В любом обществе будут люди, которые считают, что с ними или их родными поступили несправедливо. Тем более в нашей, еще очень молодой стране. Вот только сейчас вычислить подобных личностей будет весьма сложно, очень уж старательно они маскируются. В военное время разговор короткий, вот и боятся… А что случилось? Почему ты спрашиваешь?
— Да есть в нашем цеху одна бригада… я давно за ними наблюдаю… что-то с ними не так. А что именно, никак понять не могу…
— Да ты параноик, братец, — рассмеялся я, не принимая сказанное Лешей всерьез. — На завод так просто не попасть, каждого проверяют, все же стратегическое предприятие, особый уровень контроля, понимать надо! Никаких врагов или предателей там быть не может!
— Да я все понимаю, — упрямо гнул свою линию Леха, — и все же… вот чувствую, не наши это люди! Нет, они русские, в этом сомнений нет, но не нравятся они мне, и все тут!
— Ну, хорошо, — сдался я, — если тебе от этого станет легче, давай понаблюдаем за ними какое-то время? Сам убедишься, что ничего подозрительного они не делают — я в этом уверен, — успокоишься и займешь свою голову чем-то более полезным. Например, тактикой боя!
Честно говоря, я был абсолютно уверен, что Леха просто увлекся конспирологией, прочтя очередную книжку, на этот раз про шпионов. Но если от этого ему станет легче, почему бы чуточку не подыграть? Побудем пару дней сыщиками, это даже интересно.
— Спасибо! — обрадовался Леша. — Я знал, что ты поможешь!
— А чья бригада-то? — тяжело вздохнул я. Будто других забот мало, теперь еще придется следить за кем-то. Но я уже пообещал, и отступать назад не собирался.
— Зуева, они в нашем цеху работают на второй ленте.
Я смутно помнил этих людей — обычные работяги, точно такие же, как и тысячи других вокруг. Хоть мы и трудились в одном цеху, но пересекались редко — каждый отвечал за свой фронт работ, а гигантские размеры цеха не доставляли желания постоянно бегать из конца в конец, хотя это и помогало чуточку согреться. С отоплением была совсем беда. Мы мерзли, как цуцики, несмотря на массу теплых вещей и валенки на толстой кожаной подошве, которые нам выдали на заводе во временное пользование. Зима выдалась поистине лютая, и короткое потепление давно закончилось, вновь ударили крепкие морозы, а столбик уличного термометра частенько переваливал за отметку минус тридцать пять.
— Информацию принял, товарищ Носов! — торжественным тоном сказал я. — Предлагаю разработать план оперативных мероприятий!..
Но на следующее утро нам оказалось не до слежки, работы навалилось столько, что ни на секунду не получалось отвлечься, а когда пришло время обеда, Петр Михайлович приказал не расходиться, а собраться всей бригадой в первой столовой.
Весь день с самого начала смены творилось нечто странное — почти каждый, проходящий мимо рабочий, норовил одобрительно похлопать меня по плечу, улыбнуться или сказать что-то поощрительное. Словно у меня день рождения, который внезапно отмечает весь ЧТЗ. Через какое-то время я стал чураться людей и периодически проверять, застегнута ли у меня ширинка. А тут еще Михалыч с этим общим сбором…
В кои-то веки мы отправились в столовую всей бригадой. В остальные дни все питались, кому как было удобнее. Кто-то кушал в общей столовой, другие носили с собой судочки, а после того, как приканчивали их содержимое, шли в столовую и наполняли их готовыми блюдами. Наши продуктовые карточки, которые мы в начале каждого месяца сдавали в заводоуправление, отоваривались в столовых, часто в два или три раза выше нормы — это было своеобразное поощрение за ударный труд, которое мог позволить себе комбинат. Так что многие уносили еду домой, чтобы поделиться с семьями. Это разрешалось.
Меня по дороге в столовую и за обедом то и дело окликали незнакомые люди:
— Поздравляю!
— Ты молодец! Гордимся!
— Наш человек!
Петр Михайлович лишь загадочно улыбался, глядя на это представление. Остальные недоуменно косились в мою сторону.
Филиппов уточнил:
— Ты случаем в лотерею не выиграл? А то займи сто рублей!
Могучий Казаков отводил руками особо настойчивых, приговаривая:
— Отстаньте от парнишки, ему покушать нужно! Видите, какой худой?..
Я же совершенно не понимал, в чем дело. И Леха удивленно крутил головой по сторонам, тоже ни черта не соображая в происходящем.
И лишь когда мы сели за стол, взяли свои порции, съели их до последнего кусочка, Петр Михайлович торжественно достал из-за пазухи сложенную пополам газету «Комсомольская правда» от сегодняшнего числа, и, раскрыв ее на первом развороте, показал всем присутствующим содержимое.
Там в разделе «Люди с горящими сердцами» красовалась моя фотография в анфас из личного дела, с широко раскрытыми чуть испуганными глазами, а рядом шел крупным шрифтом кричащий заголовок: «Челябинский комсомолец-герой в одиночку задержал банду преступников!»
Тут мне внезапно стала понятна всеобщая сегодняшняя суета вокруг моей персоны. Еще бы, материал в центральном издании, выходящим десятками миллионов тиража по всей стране. И моя физиономия на развороте! Вот уж внезапная вселенская слава, которой я вовсе не жаждал. Я взял газету и быстро пробежал глазами текст. Все было написано в лихом стиле, видно, для привлечения молодежной аудитории, и сама история оказалась изложена достаточно правдиво и подробно. Получилась некая ковбойская перестрелка в стиле западных вестернов — наш советский истерн, со мной в главной роли, но мораль была подведена крепкая: только настоящий комсомолец способен на подобный подвиг!
— Товарищи! Друзья мои! — Михалыч поднялся из-за стола и взял в руки стакан с чаем, и мне показалось, что он даже слегка прослезился. Вот уж в ком, а в нем я никогда прежде не подмечал сентиментальных черт. Оказалось, даже в его железном сердце есть место чувствам и эмоциям. — Я не силен в речах, но хочу сказать, что горд находиться рядом с такими ребятами! Казалось бы, пацаны совсем… молодые, без головы… а правильные,
