Вернувшись на стоянку, заново развожу костер.
– Как думаешь, в чем тут подвох? – помешивая кулеш, интересуюсь у кота.
Торквемада как-то тревожно мяукает.
– Вот и мне кажется, что все не так просто, как кажется на первый взгляд. Но хотя бы собрать посох я должен – все же слово дал.
Кот молчит и пристально смотрит на меня.
– Я гипнозу плохо поддаюсь, – усмехаюсь и бросаю ему кусок жареной зайчатины. Поев, отправляюсь на рыбалку.
До полудня удается поймать двух лещей. Вот не люблю я их – слишком костлявые. Сворачиваю снасти и иду к месту стоянки. Торквемада трется об ноги и громко мурчит.
Потроха – коту, почищенную рыбу в котелок. Подбрасываю несколько поленьев в костер и, укрывшись плащом, ложусь спать.
Просыпаюсь от привычных кошмаров. Эх, значит или искать какое-то средство, или терпеть до самой смерти. Спинным мозгом чувствую, что пока вернусь домой, то их станет гораздо больше. Волхв много рецептов отваров и зелий сообщил, но ничего подходящего нет.
Иду на заготовку дров. Нарубив и связав их, аккуратно перебрасываю на лед. Положив чекан на лежанку, осторожно перебираюсь вслед за деревяшками. Связываю волокуши, вот и необработанная шкурка пригодилась – ремней из нее нарезал. Нагружаю ее поленьями и хворостом: до Азова должно хватить.
Вернувшись на остров, иду проверять и снимать силки. Снова ни одного зайца. Сначала ужин, потом медитация и, надеюсь, спокойный сон до рассвета.
Действительно спокойный – просыпался, а точнее вскакивал, всего один раз. Едим с котом, затем упаковываю вещи и снова перебрасываю рюкзак на лед. Прижимаю кота к груди и перепрыгиваю сам.
Твердо встав на ноги, пересаживая Торквемаду за пазуху: морозец крепчает, еще заболеет животинка. Привык я к нему, прямо как к родному.
Теперь самый примитивный морок использовать. Становлюсь на волокушу, беру в руки палку и очерчиваю себя кругом, негромко произнося:
«Окружу себя тыном булатным –
Чертой неприступной,
От слова злого, от взгляда косого,
От стали холодной, от стали летящей.
Крепко мое слово,
Да будет так от рассвета и до заката!».
Маны средне так ушло. Вот теперь можно и идти. Идти, не оглядываясь и не о чем ни жалея. Идти, ни на что не обращая внимания, без каких-либо компромиссов и полумер, и следовать строчки из стихотворения Пушкина: «Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи…». Забавная философия вырисовывается. Как на меня влияет русский мороз, да еще и в будущей русской степи.
Примерно через каждые сто метров делаю короткие остановки и порывом ветра заметаю следы.
За день пути никого так и не встретил. С наступлением ночи выбираюсь на берег. Развожу костер и высаживаю кота рядом с ним – пусть лапы разомнет. Теперь ужин приготовить, а то аппетит нагулял о-го-го!
Встаю снова на рассвете. Ночь прошла спокойно: устал так, что даже ничего и не снилось. Наверно это единственное средство: загонять себя до полсмерти, когда даже на ногах не стоишь. Завтрак: мясо – коту, мне – кулеш и отвар шиповника.
Снова использую морок, хвостатый устроен за пазухой, а значит вперед! Снег все так же скрипит под ногами и волокушей, мороз пощипывает лицо, дыхание вырывается облачками пара. Торквемада почему-то негромко мурлыкает, сидя за пазухой.
До полудня иду спокойно, а вот после него натыкаюсь на разъезд. Пять всадников с заводными лошадьми. Не в набег ли собрались? Рановато что-то, зима все же. Мана начинает потихоньку убывать. До них пятнадцать метров. Расстегиваю кобуру, взвожу курок обреза и стягиваю правую перчатку. Хм, выстрелить то успею, но надо кое-что попробовать.
Пристально смотрю на центрального всадника в самом богатом наряде – поверх тулупа надета кольчуга с вплетенными зерцалами. А так он ни чем не отличался от остальных воинов. Представляю, что у меня в ладони находится его сердце. Начинаю ощущать его тяжесть, тепло и мерную пульсацию. Резко сжимаю руку, впиваясь ногтями в кожу.
Всадник хватается за сердце, из его рта выплескивается кровь и он заваливается на шею лошади. Остальные что-то громко тараторят, быстро спешиваются и осторожно вынимают его из седла.
Кучнее, красавцы, кучнее. Вот они толпятся над убитым и стаскивают с него кольчугу. Делаю три выстрела: два дробью и один картечью. Всадники валяются на снег, окрашивая его кровью, двое коней мертвы, а остальные бросаются в рассыпную. Удачно получилось – мана заканчивается и морок спадает. Затратный фокус с сердцем получился. Уж лучше «Иглами» закидал бы их!
Бросаю волокушу и подхожу ближе. Три трупа и двое раненных. Добиваю их парой ударов траншейника в горло. Дозаряжаю обрез и начинаю обшаривать тела. Пять ножей и столько же сабель с плетями, один кошель с монетами. Не густо. Забираю тулуп и кольчугу. Затем отсекаю пару пальцев у главного – как раз сделаю амулеты. Теперь надо от тел избавиться, концы, так сказать, в воду.
«Зажигаю» чекан и прорубаю полынью. Все трупы скидываю в воду. Следом отправляются ненужные мне вещи кочевников. Возвращаю на место вытащенный кусок льда. Вот и все. Хотя нет, надо снег растопить, а то он выделяется красным цветом на белоснежной простыне степи.
А вот то, что пара коней не далеко убежали это хорошо. Да и как убежишь, когда к седлу привязаны трупы других коней?
Жду, пока они успокоятся, стреноживаю и кормлю остатками хлеба. Отвязываю мертвых лошадей и снимаю с них всю сбрую и чересседельные сумки. Отведя подальше живых и повесив им торбы с овсом, свежую их убитых собратьев. Не пропадать же такому количеству мяса? Хоть в сумках обнаружилось вяленое, но свежатина лучше.
Фух, устал я что-то. Сейчас помедитирую, пока конина вариться и поеду дальше. Хотя надо бы поторопиться – вдруг еще один разъезд?
Ближе к полуночи делаю остановку. Накормив скакунов все тем же овсом, топлю снег в кожаном мешке и пою их. Перекусив и выделив пайку коту, снова медитирую. Ехать дальше или нет, вот в чем вопрос. Пожалуй, поеду – что-то у меня дурное предчувствие насчет этих камней.
Следующий привал устраиваю ближе к рассвету. Расседлываю лошадей и вытираю их овчинными шкурами, которые использовались кочевниками вместо попон. Едим, три часа отдыхаем и после того, как я накинул морок, отправляемся дальше.
Еще день в таком темпе и после полуночи практически достигаю Азова. До него с километр, но «Зоркость» помогает рассмотреть город, насколько это позволяют укрепления.
Предместье прикрыто высоким земляным валом и рвом. Со стороны реки тянется каменная стена высотой примерно пятнадцать метров с пятью башнями. Думаю, что там и пушки есть: османы наловчились их делать. В центре возвышается мощный замок, его строили вроде бы генуэзцы, по какому-то договору. Точнее не помню, но это было, если не изменяет память, веке так в XIV. И как казаки брали этот орешек без осадных орудий? Да и янычары были не самым слабым противником. Интересно, сколько еще загадок таит наша история?
