— Это ты, полагаю, перегнул.
— Это, Гессе, я исповедался, — возразил стриг серьезно. — Дай-ка я тебе напомню. Я никогда не увлекался боевыми забавами. В бытность простым смертным — лишь занятия с инструктором, какие полагаются любому носящему оружие обладателю титула. Чему мог научить начальник баронской стражи? Паре финтов?.. Из боевого опыта — два с половиной турнира; на третьем меня выбросили в пыль, и я очнулся уже дома. После — в развитии таких навыков не было необходимости. В пражском гнезде рукоприкладства случались редко, а по собственной воле я их не провоцировал. В орлеанском подобное поведение было не в чести и полагалось за mauvais ton. Посему, когда на мой одинокий далекий остров явилась хорошо вооруженная команда бойцов, я, как тот писарь, могу лишь радоваться случаю… или помощи свыше, давшей мне возможность выйти из их рук живым.
— Что-то на радующегося ты не слишком похож.
— Повторю: я не герой. Мне не нужна такая жизнь. Не хочу.
— Эй, — остерегающе заметил Курт, и стриг отмахнулся с усмешкой:
— Ну, от подобных мыслей я тоже далек. Я смирился с необходимостью, возьму свою ношу и пойду дальше.
— Кстати, — кивнул он. — Куда дальше? Я все ждал, когда мне объяснят, что происходит, но не дождался ни от отца Альберта, ни от тебя… или кто именно из вас сочинил эту невероятную историю с перебитой замковой челядью? Вы о чем-то говорили за запертой дверью, и вышел ты от него с видом осужденного, только что выслушавшего приговор.
Фон Вегерхоф ответил не сразу; тяжело вздохнув, откинулся на высокую спинку стула, глядя на доску отстраненно, и неискренне улыбнулся:
— Это недалеко от истины.
— Не пора ли мне рассказать, что, в конце концов, происходит, или и теперь еще мой допуск недостаточно высок для этого?
— Попросту у Альберта не сложилось посвятить тебя в детали — не было времени, да и он счел, что будет лучше, если рассказывать станет не он. А я тогда был не готов вывалить перед тобой то, что и сам еще не осознал и не принял.
— А ну как я уехал бы, не зайдя к тебе, или не спросил бы сейчас об этом — что тогда?
— Не уехал бы, — уверенно возразил фон Вегерхоф. — И спросил бы. Чтобы ты — и вдруг оставил неразрешенными какие-то вопросы, не сунул нос в какую-то тайну? Я счел бы, что тебя подменили.
— Итак? — поторопил Курт, и стриг согласно кивнул:
— Итак. Замковая челядь действительно убита — вся, до единого человека, и убита стригом. Это ты будешь рассказывать всем, кто спросит. Еще, если о том зайдет разговор, ты упомянешь, что барон Александер фон Вегерхоф, с которым ты вошел в замок наместника, не был все время рядом с тобою, что нам приходилось разделяться, и какие-то минуты, а то и час ты не видел меня и не знаешь, где я был и чем занимался.
— Вот даже как, — проронил Курт, глядя на стрига, нахмурясь. — У меня зародилось некое объяснение твоим словам… или я ошибаюсь?
— Нет. Не ошибаешься, и твое объяснение верное… Моей относительно тихой жизни настал конец. До сих пор Конгрегация держала меня в запаснике, как рачительный хозяин — неприкосновенную и уникальную жемчужину, в трудный момент могущую разом поправить дела. Но можно дойти в своей рачительности до того, что жемчужина померкнет и станет бесполезной или же времена настанут такие, что даже она не спасет. В капиталах, Гессе, главное — пустить их в дело вовремя.
— Неужто уходишь в оперативную работу?
— Сейчас, — согласно кивнул фон Вегерхоф, — как раз такое время, когда пора вбрасывать резервные финансы.
— Как я понимаю, убитые люди — твои начальные расходы, чтобы раскрутиться?
— Убитые люди, — подтвердил стриг. — Убитый мастер, посягнувший на мою территорию. Его птенцы, лишившие меня слуг.
— А приятель-инквизитор как укладывается в эту схему?
— Я тебя использовал, — улыбнулся фон Вегерхоф, и Курт покривился:
— Спасибо.
— Это не возбраняется, — уже серьезно пояснил стриг. — Я могу делать что угодно, пока не нарушаю правил, а использование смертных в своих целях — едва ли не основное из них. Убив Арвида, я был в своем праве: он явился хозяйничать в мой город. Воспользовавшись связями в Инквизиции, чтобы проникнуть в замок и озаботиться легализацией своих действий, я поступил разумно.
— А люди?
— Люди меня видели. Это — если о них вообще кто-нибудь спросит.
— Я спрошу, — возразил Курт. — Что с ними на самом деле? Я не придираюсь, но любопытство мучает.
— Summa agendum protectionis testum[234], — пояснил фон Вегерхоф официальным тоном. — А если сказать проще, им внятно и доходчиво объяснили, что в эту часть Германии им лучше не соваться, а кроме того, «их» более не существует. Другие имена, другая жизнь.
— Ненадежно…
— Понимаю, надежнее было бы их и в самом деле убить, — покривился в усмешке стриг. — Но мы с Альбертом решили, что будет довольно внушительной суммы и — моего к ним явления. Думаю, это произвело должное впечатление; будь я на их месте, я подумал бы трижды прежде, чем нарушить молчание.
— Однако, — сдвинув, наконец, вперед башню, возразил Курт, — к чему все это? Не намереваешься же ты выйти на городские площади с объявлением о том, что тобою, якобы, было сделано? Если все это — способ войти в доверие к сородичам, то… Как они узнают об этом?
— Побойся Бога, Гессе. Шум, который подняло это дознание, достигнет Аугсбурга раньше, чем ты будешь там, а через месяц-другой разойдется по всей Германии. В течение полугода, не позже, ко мне явится кто-нибудь от старших мастеров.
— Уверен?
— Ты — стриг, — предположил фон Вегерхоф. — Тебе не одна сотня лет, ты многое видел и много знаешь, ты и твои приятели контролируют (или пытаются по мере сил контролировать) всевозможную мелюзгу, дабы она не нарушила равновесия, которое помогает вам выживать. И вдруг ты слышишь историю о явившемся невесть откуда сородиче, явно молодом (иначе ты услышал бы о нем раньше) со способностями высшего. Слишком молод, чтобы стать таковым, бытует в одиночестве, без мастера и собственного гнезда… Так скажи мне: ты — не послал бы кого-то из своих проверить, что происходит?
— Я — пришел бы сам, — отозвался Курт, и, когда фон Вегерхоф наставительно кивнул, неуверенно возразил: — Но есть одно «но». Ты говорил, что вы чувствуете друг друга — улавливаете душевное состояние, настроение, намерения… это ведь за полшага до чтения мыслей.
— Есть и те, кто этот шаг сделал.
— Они раскусят тебя в момент. Об этом начальство не подумало? Они ведь сразу увидят, что ты их боишься, что что-то скрываешь, что врешь им, в конце концов. Твоя агентурная деятельность оборвется, не начавшись.
