«В ночь с 16-го на 17-е февраля, по новому стилю, — писалось в статье, — в Зимнем дворце на Императорскую чету было совершено тщательно спланированное, коварное, неслыханное по своей беспринципности покушение. Едва родившийся наследник престола был убит в результате действий польских заговорщиков, — мягко обтекала словами страшное событие статья. — Кипевшая во дворце битва потребовала личного вмешательства Его Императорского Величества, мужественно стрелявшего в посягавших на жизнь его семьи преступников. Благодаря смелым и решительным действиям начальника охраны Его Императорского Величества полковника Оттона Борисовича Рихтера, возглавившего отпор гнусным убийцам, больших (еще более страшных) потерь удалось избежать. За свою храбрость полковник Рихтер был произведен в генерал-майоры и пожалован в Свиту.
Но одним только покушением в Зимнем дворце дело не ограничилось. Этой же ночью был подвергнут подлой атаке польского бомбиста его сиятельство Великий князь Константин Николаевич. Однако милостью божией рука убийцы ослабла и бомба не долетела до окна сиятельного князя», — повествовала статья. Справедливости ради нужно заметить, что славить надо было милость божью, даровавшую твердую руку и острый глаз сержанту Мохову. Его меткий выстрел в последнее мгновение броска перебил бомбисту руку и изменил полет бомбы.
«Часть русской гвардии, обманутая польскими магнатами и вероломной шляхтой, — продолжала вещать с газетных страниц статья, — и невольно принявшая участие в заговоре, добровольно сложила оружие, лишь только до них донеслась страшная весть. Тут же воспылав желанием смыть пятно с чести русского лейб-гвардии Его Величества императорского мундира, гвардия вызвалась в поход на вновь заволновавшихся в Польше мятежников, — туманно объяснялось в статье участие русских гвардейцев в заговоре. — Его Императорское Величество милостиво удовлетворил просьбы лейб-гвардии Семеновских и Преображенских полков, велев выдать лишь зачинщиков бунта, — скромно повествовала статья о практически всех арестованных офицерах в двух старейших гвардейских полков. — А также распорядившись несколько переформировать полки перед походом…»
Много чего еще говорилось в статье. Было и про обманутую русскую аристократию, впавшую в соблазн польских вольностей, простить которую император отказался, покарав при этом самым жестоким образом. «Отринув честь и присягу, заговорщики тайно напали на Нас и Нашу Семью. Мы понесли тяжелейшую потерю. Погиб Сын Наш, Наследник Престола Российского. Мы молим Господа о том, чтобы найти в себе Силы и Милость простить убийц. Но не находим их. Забыть и простить сие злодейство невозможно и немыслимо», — ответил отказом на все просьбы семей заговорщиков о милости Николай Второй. Говорилось про обманутую зачинщиками мятежа гвардию, распалившуюся вином и пожелавшую спросить у императора про отмену реформ в неурочный час. Говорилось про героическую битву в дворцовых переходах, рассказывался подвиг бывшего никому ранее не известного Носова, лейтенанта совсем молодой, но в одночасье зарекомендовавшей себя с самой лучшей стороны, охраны Его Императорского Величества.
Статья вызвала в столице эффект взорвавшейся бомбы. От всякого знакомства с арестованными семьями открещивались. Аналогии с декабристами, храбро и открыто вышедшими на Сенатскую площадь, никому и в голову не приходили. Подлое и грязное покушение, повлекшее за собой смерть невинных. Именно так с омерзением воспринималось произошедшее в высшем свете. А что творилось в простом народе…
* * *
Собравшаяся у богато разукрашенного архитектурными изысками дома, большая толпа зло гудела. Рабочие, удерживаемые жидкой цепочкой увещевающих их жандармов, потихоньку выламывали камни из брусчатой мостовой. Со всех сторон на жандармов сыпались гневные выкрики, но камни из толпы пока не летели. Не чувствуя за собой правоты, жандармы колебались, народный гнев находил у них полное понимание. В толпе быстро почувствовали слабину.
— Чей дом бороните, братцы! Одумайтесь! — слышались выкрики.
— Вам нельзя — нам можно! Дай поляка поучим! — требовательно слышалось из напирающей на оцепление толпы.
Трудно сказать, в какой момент погром стал неизбежен. Тогда ли, когда служители правопорядка стали вступать в разговоры с раздававшимися из толпы голосами, или когда стоявшие в оцеплении принялись негромко жаловаться корившим их мужикам, что и сами бы не прочь проучить мерзавцев. Но в какой-то миг редкий строй как-то вдруг подался назад и сломался. К зданию ринулась мигом опьяненная своей безнаказанностью толпа. Послышался звон дорогого стекла, хрустнули двери, мигом разнесенные разъяренной толпой, в доме раздался одинокий пистолетный выстрел, только подливший масла в огонь. Российский подполковник в отставке, поляк по национальности, всю жизнь отдавший служению России, не собирался сдаваться без боя…
Спустя десять минут дом полыхал, грозясь запалить остальные, а разъяренная толпа, более никем не удерживаемая, двинулась дальше искать кровавой справедливости…
* * *
Обед, самое любимое Кузино время на работе. Едва только раздавался звонок, как он с товарищами по цеху, разогнув натруженные спины, обмениваясь шутками и прибаутками, шли в столовую. А там уже, разворачивая вкусно пахнущую домом еду, Кузьма с удовольствием, неторопливо смакуя каждый кусочек, вкушал.
Жизнь понемногу налаживалась. Закончив короткие курсы повышения квалификации, Кузьма немного выделился из серой толпы чернорабочих. Ненамного. Всего настолько, чтобы пустили работать на чуть более ответственном, чуть более оплачиваемом производстве. Но и это уже было приятно.
Грамоту же Кузе освоить так и не удалось. Не давалась ему сия высокая наука. Да и времени на нее не было. Тяжелая работа, а потом семейные дела не оставляли на учебу ни времени, ни сил. Хотя некоторые молодые и жадные до знаний ребята все же пошли на недавно заведенные при заводе вечерние курсы. Пусть и уставали они страшно, зато в будущем, как знал Кузя, их ожидали немыслимые блага работы в первом или третьем отделах. Жаль, что семьей обзавелся так рано, мог бы и сам попробовать. Мелькнула и тут же пропала у него в голове полная сожаления мысль. Чего грустить? Старший сын уже радует успехами в учебе. Кузьма отправил его набираться ума в совсем недавно открывшейся при заводе школе. А вообще грех жаловаться! Получку на заводе выдавали вовремя. Не голодали. Что еще надо от жизни?
Вот раздался долгожданный звонок, и Кузьма с довольной улыбкой прекратил работу. Отойдя от чадящего маслом станка, он тут же, обменявшись с Макаром взглядами, бросился занимать места в столовой. Их зазевавшимся нередко не хватало вовсе. Приходилось есть стоя или ожидать, пока не поест кто-то из более расторопных товарищей.
