– Рад был познакомиться, месье Легран, – Федор пожал руку капитана. – Полагаю, свидимся еще. Мир, как говорится, тесен.
В «Ритце» Федор снял номер для себя, отдельно – для Варвары и еще двухместный – унтер-офицерам. Заодно снабдил их франками, предложив самим знакомиться с Парижем. У него на этот день отдельная программа. В номере он принял ванну, поменял белье и надел отглаженный горничной костюм. Позвонил Варваре, попросив ее спуститься в ресторан. Там они отдали должное французским блюдам и вину.
– Чем желаете заняться? – спросил за кофе. – Есть у вас на это планы?
– Надо бы пройтись по магазинам, – сообщила Оболенская. – Полина с Алевтиной попросили кое-что им привезти.
– Даже знаю, что, – Федор улыбнулся. – Вы займетесь этим позже. Время будет. А пока я предлагаю вспомнить о своих обязанностях.
– Вы о чем? – спросила Оболенская.
– У меня есть дом, – ответил Федор. – А вот стены в нем пустые. Я хочу украсить их картинами, а Париж – то место, где полно художников. Предлагаю съездить в галерею, посмотреть полотна. И, возможно, кое-что купить.
Так и сделали. Для начала наняли такси, покатили на Монмартр. Федор отыскал там галерею, попросил таксиста ждать и вошел с Варварой в помещение. Галерея оказалась небольшой, но светлой. Стены сплошь завешены картинами, некоторые составлены в углу. Покупателей не видно. Скучавший за столом мужчина средних лет – хозяин или продавец, подскочил, завидев посетителей.
– Бонжур, мадам, месье! Меня зовут Морис Дюваль. Рад видеть вас в галерее. Вам что-то подсказать?
– Уи, месье, – ответил Федор. – Ищу полотна импрессионистов – Дега, Моне и Ренуара. Куплю Лотрека, если попадется.
– Вы иностранец, мсье? – спросил Дюваль. – Акцент в словах заметен.
– Приехал из России.
– Я удивлен, месье, – сказал француз. – Я видел русских покупателей. Никто из них не спрашивал Моне и Ренуара. Интересовались Жерико, Давидом[2], картинами фламандцев.
– Фламандцы тоже подойдут, – ответил Федор. – Ван Гог, к примеру.
– Ван Гог? – Дюваль вдруг сделал стойку. – Минуточку, месье!
Француз метнулся в угол галереи и стал копаться в составленных там картинах. Вернулся с полотном и установил его на стуле, смахнув пыль тряпицей.
– Ван Гог! – сказал торжественно.
Варвара с любопытством посмотрела на картину. На полотне изображены большие, желтые цветы, стоящие в горшке. Фон ровный и зелено-голубой. Широкие мазки, довольно так небрежные.
– «Подсолнухи», – сказал вдруг рядом Федор. – Похоже, третий вариант.
– Ого! – воскликнул галерейщик. – Я изумлен, месье. Такое знание творчества Ван Гога…
– Еще найдется?
– Да есть одна, – вздохнул француз. – Вернул коллекционер. Супруге не понравился портрет. Сказала: грустный очень, тоску ей навевает.
– Хотел бы посмотреть, – ответил Федор.
Дюваль убежал в другую комнату, вернулся с полотном. Смахнув с холста пыль, водрузил на стул.
Картина оказалась меньше, чем «Подсолнухи». Варвара разглядела на холсте мужчину в черном сюртуке и кепке. Он сидел за столом, подперев голову рукой. Вытянутое лицо с острым подбородком и рыжими усами, синие глаза. И такая в них тоска…
– «Портрет доктора Гаше», – озвучил Федор. – Беру с «Подсолнухами» вместе.
– Двенадцать тысяч франков.
– Месье Дюваль! – воскликнул Федор.
– Пусть будет десять, – сморщился француз.
– А что насчет импрессионистов?
– Они в руках коллекционеров.
– И вы их знаете? Согласны будут нам продать?
– Не знаю, – Дюваль развел руками. – Надо бы спросить.
– Возьмете на себя такую миссию? Получите комиссионные – процентов десять от цены продажи.
– Пятнадцать, и найду вам всех, – сказал француз. – Но это будет стоить вам недешево. Дега, Моне и Ренуар сейчас в цене. Лотрек немного подешевле.
– Ищите! – согласился Федор. Достав из кармана пальто пачку франков, отсчитал запрошенную сумму. – Картины упакуйте и отнесите в такси, оно ждет на улице. Мы остановились в «Ритце». Как будут новости, придите к нам в отель. Там спросите мадмуазель Оболенскую, – указал он на Варвару. – И впредь имейте дело с ней, я буду очень занят, хотя картины посмотрю. Адью, месье Дюваль.
– Зачем нам эти странные картины? – спросила спутника Варвара на обратном пути. – К тому же очень дорогие. Три тысячи рублей за два холста! В России купили бы дешевле.
– Так я же князь! – ответил Федор, улыбнувшись. – Мне кто-то говорил, что должен жить набобом. Как самодур, короче говоря. Стараюсь соответствовать. Вот привезем, развесим в доме эти вот полотна. Таких не будет у других, вы слышали слова француза. Другие пусть любуются Давидом, фламандцами и прочей хренью, у нас же будут импрессионисты. Не беспокойтесь о деньгах. Юсупов положил на мой счет в банке сто тысяч рублей. Десятину отправил в тот приют, где сам когда-то пребывал, остаток обменял на франки. Наличные и векселя. Я дам сегодня вам один. Вы выберете банк и откроете там счет, с него оплатите картины. Не хватит – я добавлю. Понимаю, что удивлены. Поверьте, это прекрасное вложение капитала. Пройдет лет двадцать, и эти вот картины будут стоить в десять раз дороже.
– А через век – и вовсе состояние! – добавил Друг. – Сегодня ты купил полотна миллионов так на сто пятьдесят. И не каких-то франков, а полновесных долларов. В моем мире – главная валюта.
В отеле Федор попросил отнести картины в свой номер. Там снял с них упаковочную бумагу и расставил на диване. Сам сел напротив и долго любовался.
– Нравятся? – спросил Друг.
– Да, – ответил Федор. – Не смыслю в живописи, но это замечательно. Спасибо за подсказку.
– Я тоже не большой знаток, – ответил Друг. – Но видел их в музеях за границей. Запомнил имена художников. Сейчас они не слишком знамениты, хотя известны знатокам. Картины их растут в цене, но все ж пока не слишком дорогие.
– Не стану продавать! – отрезал Федор. – Сам буду любоваться.
– Согласен, – отозвался Друг. – Мне нравятся полотна импрессионистов. Смотреть на оригиналы каждый день… Нет, все же князем быть не так уж плохо.
* * *
Федор дождался, когда Семенов уложит на стол последнюю деталь пулемета и обратился к стоявшим напротив французским офицерам. Среди них виднелся даже генерал.
– Как видели, месье, пулемет легко разобрать для того, чтобы провести обслуживание в полевых условиях. Например,
