Слоти перекрестился.
— Мокошь! Да пребудет она с нами, — воззвал Михран.
— Кто? — переспросила Одиндиса.
— Богиня, — пояснил ей Михран. — Мать сыра земля. Мы будем проезжать между ее берегов. И Владыка вод пусть тоже будет с нами.
— Владыка вод, — повторила Одиндиса.
— Так его называют русы, — объяснил Михран. — У каждой реки есть свой владыка.
— Так какому богу нам доверять? — спросил Торстен.
— Чем их больше, тем лучше, — ответил Рыжий Оттар. — Они все нам пригодятся.
— Сегодня первый день мая, — напомнил армянин. — Первое торговое поселение, которое повстречаем, — это Дубовики, а первый город — Хольмгард. Туда семь дней пути.
— А сколько дней до Киева? — поинтересовалась Сольвейг.
— Двадцать три по воде и три по суше. И три дня отдыха.
— Что за дни по суше? — спросила девушка. — Они для торговли?
— Нет, вы будете торговать по вечерам на остановках. Дни на суше — это волок.
— Что это такое?
Михран принялся толкать перед собой воздух, да так усердно, что опрокинулся на груду шкур.
— Толкать! — со смехом выкрикнул он, все еще стоя на коленях, потер руки и с трудом поднялся. — Ты увидеть! — жизнерадостно пообещал проводник.
Когда Торстен отвязал лодку, портовые гребцы веслами оттолкнули ее подальше от берега. Вся команда радостно загудела, а булгары на борту своей бочкоподобной лодки принялись махать руками. Сольвейг почувствовала, что ею овладевает воодушевление.
— Смотри! — обратилась она к Эдит, которая сидела напротив. — Какие ярко-желтые берега.
— Шафран, — отозвалась та. — Или флаги.
— Цвет светлых надежд. Но я так хотела бы, чтобы Эдвин и Синеус…
— И я, — сказала Эдит.
Налегая на весло, Сольвейг ощутила, как об ее правую руку ударяется что-то в кармане накидки.
«Моя бусина. Мне нужно смастерить кожаный шнурок для нее. И носить на шее. Тогда ее увидит Вигот. Если это он украл бусину, то пропажа скрамасакса — это тоже его рук дело».
А Рыжий Оттар размышлял о своем кормчем и о кузнеце. Позже в тот же день он зажал обоих в углу и пригрозил:
— Если бы я еще в Сигтуне знал то, о чем сейчас догадываюсь, ни один из вас не ступил бы на борт моего корабля. Вижу, между вами пролегла какая-то тень, но первый долг каждого из присутствующих — чтить своих спутников. Если хоть один из вас не будет сидеть смирно, вы оба мне за это заплатите.
Под конец дня, когда судно медленно приближалось к причалу Дубовиков, гребцы уже заработали себе мозоли на ладонях и изнемогали от усталости.
— Ах! — крикнул Михран, указывая на толпу, сгрудившуюся на пристани. — Кого я вижу!
— Кого ты там видишь? — огрызнулся Рыжий Оттар.
— Того, кто сумеет поднять наш дух!
— Я бы с большей радостью утопил сегодня свой дух в добром кубке эля, — отозвался Торстен.
— А теперь полегче, полегче! — призвал всех проводник.
Изящно, будто черный лебедь, проскользила лодка вдоль причала, и Михран, ловко накинув петлю на один из столбов, выпрыгнул на сушу.
Увидев его, один человек на пристани вскрикнул. Опустившись на корточки, он прыжками понесся к Михрану. Тот тоже опустился на четвереньки, и они стали играючи молотить друг друга кулаками, пока наконец не поднялись, хохоча.
— Смик! — воскликнул Михран. — Старый дружище! — Он обернулся к команде: — Смик — скоморох.
— Кто? — не поняла Брита.
Смик схватил ее за мочки ушей и легонько потянул:
— Большие уши! Вот что тебе нужно. Как у нас, зайцев.
— Скоморох, — повторил Михран. — Хотя и наполовину швед.
Смик скроил кислую мину:
— Над этим нельзя смеяться. — Он повернулся к Барду: — Здравствуй, творение!
— Я не такой.
— Не какой?
— Не творение.
— Конечно такой. Человеческое творение. Все в тебе сотворено: от макушки до пальцев на ногах. Все-все. Все мы творения.
— Даже драконы? — спросил Бард.
— Я же сказал тебе, — пояснил Михран. — Это Гардарики. Перекресток, где люди становятся дикими зверьми…
— А зверские создания — людьми, — добавил Смик.
Он потянулся, вынул свой правый глаз и положил себе на язык.
Бард и Брита раскрыли рты.
— Хочешь кусочек, лопоушка? — спросил он.
Брита скривилась.
Смик вынул глаз изо рта и вставил его обратно на место. Дети рассмеялись.
Скоморох оглядел путников:
— У кого-нибудь из вас есть стеклянный глаз?
— У меня есть, — услышала Сольвейг свой звонкий голос. Она посмотрела из-под ресниц на Вигота и увидела, как он напрягся.
— Да неужто? — вопросил Смик.
— Третий глаз, — сказала Сольвейг. — Он видит, каков человек на самом деле.
— Хмм… — промычал Смик. — Да ты мудра.
Все ждали, но Сольвейг больше так ничего и не сказала. «Не сейчас, — подумала она. — Придет еще время».
Тем вечером они сидели вокруг костра из веток, что прибило к берегу течением. К ним присоединились некоторые жители Дубовиков. Смик вел рассказ:
— Это история про викингов — в честь этой лодки, приплывшей к нам в Гардарики. Но помните: половина из тех, кто живет здесь, родом из Швеции, Норвегии или Дании. В крайнем случае, оттуда были их деды.
Смик рассказал про вспыльчивого Тора, о том, как его обхитрил правитель великанов. Они соревновались, кто больше сможет выпить. Тор думал, что пьет эль из огромного рога, но на деле он пытался осушить море. Затем настал черед состязания в еде; соратник Тора Локи полагал, что его соперником был молодой великан, но оказалось, что это был Огонь. Молодой слуга Тора бежал на скорость — против него выступала Мысль, а когда наконец Тор схватился в борьбе с ужасной беззубой старухой, он пытался побороть саму Старость.
Многие слушатели смеялись и хлопали в ладоши всякий раз, когда великаны одерживали верх над Тором или его спутниками. Но Сольвейг думала об оборотнях, что таятся в лесах Гардарики, и, когда герои сказания спаслись бегством и рассказ подошел к концу, она тряхнула головой.
— Ну как? — спросил Михран.
— Правильная история.
— Я наблюдал за тобой, — сказал ей проводник.
— Если Тору грозила опасность, то чего же ожидать нам?
Михран развел руками.
— Очень важно выбрать правильную историю, — заметила Сольвейг.
— Да и правда. А в окрестных лесах богатыри…
— Кто?
— …великаны тоже слушали.
Сольвейг кивнула:
— И духи. Духи огня, духи воды.
Девушка обхватила себя руками.
— Смик ведь рассказывал и про них, — объяснил Михран. — И они слушали, чтобы убедиться, что он ничего не переврал.
— А я знаю историю о молодой женщине, которая повела свой рассказ не вовремя и дорого за это заплатила. Я потом поделюсь ею с тобой.
— Когда придет подходящий день, — с веселой улыбкой сказал Михран.
— Да, — отозвалась девушка. — Всему свое время — так мне однажды сказала жрица.
Спутники стали возвращаться на корабль. Хотя дни понемногу становились теплее, ночью все еще было зябко. Сольвейг свернулась под оленьей шкурой, но дремота охватила ее не сразу.
«Мы все смеялись над Смиком, — подумала она. — Все, кроме Вигота. Смех похож на лекарство, он успокоил нас».
— Ты, вор! — воскликнула Бергдис. — А ну убрал руки из моего котла!
Вигот отдернул правую руку и облизал пальцы:
— Я всего лишь попробовал.
На тесном судне редко что укрывалось от взгляда Рыжего Оттара. Он мрачно заговорил:
— Человек с ловкими пальцами… Человек, укравший малое, может украсть и что-нибудь побольше.
Вигот избегал взгляда Бергдис. Он принялся насвистывать какую-то нескладную мелодию, а затем привязал к леске Один из блестящих бронзовых крючков, что купил у Олега.
Вскоре между Рыжим Оттаром и Одиндисой разгорелся жаркий спор. Они ходили взад-вперед по пристани, и Сольвейг слышала, о чем был их разговор.
— Нет значит нет!
— Но ты сам попросил меня!
— Женщина! — взревел Оттар. — Я передумал!
— Ты об этом пожалеешь.
— Нет.
— Я наложу проклятие.
— Не угрожай мне! — завопил шкипер.
— Рыжий, — насмехалась над ним Одиндиса. — Вспыльчивый. Ничем не лучше Тора.
— Я зашью твой рот!
— И такой же глупый.
Сольвейг слушала со смесью страха и восхищения. Одиндиса и Бергдис так похожи: такие же сильные, такие же пылкие, как и сам Оттар.
Она, разумеется, знала, из-за чего был спор: четырехглазая брошь, которую Рыжий Оттар собирался подарить Эдит, а потом передумал. Он часто меняет свои решения. Сольвейг вспомнила, как лежала на коленях у Одиндисы и слушала: «Будто флюгер! Поначалу рассердится, но потом сам же будет доволен».
— Ведьма! — прорычал Рыжий Оттар, отвернулся и стал взбираться на корабль.
