— Почему? — ощерился герул. — Он больше не твой дружинник! Ты сам объявил его вождем! Что это за вождь, который прячется за чужой спиной? Говоришь, он удачлив? Думаю, настало время узнать, чья удача больше: моя или его! Уйди с дороги, Одохар! Если ты веришь в его удачу, тебе не о чем беспокоиться!
Чуть помедлив, Одохар шагнул в сторону. Комозик прав, решил он. Если удача Аласейи так велика, как всем им кажется, ничего с ним не случится.
Вероятно, так же рассудили и остальные, потому что больше никто не счел нужным вступиться за Коршунова. Даже Красный.
Все они верили в удачу Алексея. Он сам тоже верил. Но не настолько, чтобы выйти один на один против боевой машины, которую представлял из себя рикс герулов. От Скулди Коршунов знал, что среди герулов нет никого, кто рискнул бы выйти против Комозика. Нашелся один в прошлом году… и отправился в лучший мир. Но и отступать нельзя. Все тут же сочтут его трусом. И конец Коршуновской харизме. И вообще всему его престижу.
Все эти мысли стремительно пронеслись в сознании Коршунова, пока Комозик неторопливо преодолевал разделявшее их расстояние.
Преодолел. Остановился напротив, глядя сверху вниз, надменно, чтобы не сказать пренебрежительно. Глядел и молчал… ну да, он свое сказал. Теперь ответное слово предоставляется приговоренному.
Коршунов откашлялся.
— Хочешь биться со мной, рикс герулов? — спросил Алексей, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.
— Не биться, — с холодной усмешкой уточнил Комозик. — Убить.
— Это уж как боги решат, — сказал Коршунов. — Я тебя понял. Биться будем завтра. Если не передумаешь. Когда и где — я тебе тоже скажу завтра, когда взойдет солнце. У меня сегодня хороший день. Не хочу сделать его печальным.
— Пусть так, — кивнул Комозик. — Повеселись до утра. А печалиться тебе не придется. Потому что ты умрешь.
— Да нет, герул, я буду печалиться! — с нажимом произнес Коршунов. — Но не очень сильно. Конечно, в нашем славном походе нам будет не хватать такого воина, как ты. Но мы справимся!
И улыбнулся прямо в ощерившуюся вызелененную физиономию герула.
Глава шестнадцатая
День и ночь перед поединком
— Море… — Анастасия зачерпнула ладонью воду. — Холодное море…
— Разве? — удивился Коршунов.
Он-то полагал, что вода довольно теплая. Градусов девятнадцать. Бархатный сезон…
— Там, где я выросла, море намного теплее. — Анастасия попробовала воду на вкус. — И солонее. Но это — настоящее море. Настоящая морская вода. Не та, что в Меотийском болоте.
«Меотийским болотом» она называла Азовское море.
— Смотри, рыбаки возвращаются!
К удаленной бухте направлялось несколько парусных суденышек. За каждым, шлейфом, тянулись крикливые чайки.
— Пойду-ка я выкупаюсь, — сказал Коршунов. — Ты — со мной?
— Нет. — Анастасия зябко подернула плечами, закуталась в шерстяной плащ.
Коршунов снял перевязь с мечом, расстегнул пояс…
— Если будут обижать — кричи, — пошутил он.
— Кто меня обидит? — совершенно серьезно ответила Анастасия. — Я — твоя женщина. Все об этом знают.
Коршунов спрыгнул с камня, на котором они сидели. Вода оказалась даже теплее, чем он ожидал. Особенно у поверхности. Коршунов выплыл из-под тени скалистого мыса. Подсвеченное закатом море было очень спокойно. И очень красиво. Кричали чайки. Из соседней бухты доносились голоса. Там располагался лагерь сводного войска. Его войска. Если, конечно, завтра Коршунова не прикончит герульский рикс. Надо, чтобы не прикончил…
Коршунов оглянулся. Рядом с Настей уже кто-то сидел. Ну вот! На десять минут одну оставить нельзя!
Алексей развернулся и поплыл к берегу. Его снова коснулась тень скалы. Задрав голову, Коршунов посмотрел вверх. Метров семь-восемь. Понырять бы. Правда, у самого берега — камни, но чуть подальше — отличное глубокое место. Нырять Алексей любил и умел. Но неохота было лезть на гору. Интересно, кто это там, с Настей?
«Соседом» Анастасии оказался Тарвар. Старший сын Крикши. Коренастый парень на вид лет восемнадцати-девятнадцати, но на самом деле наверняка младше. Здесь взрослели быстрее, чем там, где родился Коршунов. Сидел на корточках, болтал по-гречески с женщиной Коршунова. Когда Алексей вскарабкался на камень, оба из вежливости перешли на боранский. То есть Тарвар говорил по-борански, а Анастасия — на русском, которому успела выучиться у Коршунова. Способности к языкам у нее были потрясающие.
— Батя мой к вашим старшим ходил, — сообщил Тарвар. — Сказал им, что корабли даст только тебе. И больше никому. Если герульский рикс тебя убьет, то и все ваше войско пусть убирается восвояси. Комозик сказал: батя ему не указ. И останется он тут сколько захочет. Но его никто не поддержал. Батя мой сказал: посмотрим. И ушел. Если тебя убьют, Аласейа, нехорошо получится. Батя за слово отвечает, а с герулами нам ссориться нельзя. Через них у нас торговля с Севером идет.
«Надо же, какой рассудительный парнишка», — подумал Коршунов, растираясь краем плаща и натягивая рубаху.
— Посмотрим, — произнес он. — Меня многие хотели убить, но до сих пор ни у кого не вышло! — Он подмигнул Анастасии. — Так отцу и передай.
Сначала у шатра Коршунова, который теперь числился как бы вождем, было совсем мало народу. Куда меньше, чем обычно. Они с Настей да Книва. Новоявленные дружинники Алексея где-то ошивались. Даже Сигисбарн усвистал куда-то. Коршунов подозревал: нашел средний сын Фретилы себе подружку из местных. Так что ужинали втроем.
Зато после ужина Коршунова вызвал на разговор Скулди. Сообщил, что честно пытался отговорить своего рикса от поединка. Не смог. Комозик упрям. Прямо как гот. Так что придется Коршунову туго. Но он, Скулди, сразу его предупреждает: никаких колдовских штучек. Комозик сказал: с воином я буду сражаться как с воином, а со злым колдуном не сражаются. Его убивают. В общем, если Коршунов применит какое-нибудь свое колдовство, все герулы на него набросятся. И много крови прольется, потому что, ясное дело, остальные тоже в стороне не останутся. И гревтунги, и гепиды.
— Дурак твой Комозик! — в сердцах бросил Коршунов. Он-то надеялся, что в случае чего просто пристрелит герульского вожака.
— Не говори дурно о моем риксе! — набычился Скулди.
Коршунов хотел вспылить, но подумал: если завтра все сложится для него удачно, то он, Алексей, станет вождем для Скулди. И тогда, надо полагать, уже о нем нельзя будет говорить дурно.
— Ладно, — сказал он. — Колдовства не будет. Спасибо, что предупредил.
