– Он это всерьез? – спросил Федор у Друга и, получив подтверждение, заключил: – Настоящий упырь!
О ликвидации двух соратниц-коммунисток Троцкий говорил примерно с тем же накалом эмоций, что и кухарка о разделке рыбы для приготовления кошерного блюда рыба-фиш. Чувства прорвались, когда он заговорил о практической реализации восстания.
– В каждом из этих городов ждут своего часа повстанческие рабочие комитеты. Как только митинговая стихия выльется в открытое неповиновение властям, комитеты должны организовать толпу. Выдать оружие, подчинить единому командованию, разбить по отрядам, поставить задачи. А задачи эти таковы: блокировать почту, телеграф, банки, железнодорожные вокзалы, в Гамбурге – порт. Еще казармы военных частей. Среди солдат проведут агитацию, и она подействует – там принудительно одетые в шинели рабочие и крестьяне, не желающие воевать.
Троцкий перевел дух и продолжил.
– Как только будет захвачена власть в городах и телеграф, восстание координируется по всей стране. Князья сосредоточатся на попытках задавить восстание у себя. На судьбу Берлина и целостность империи в такое время им будет наплевать. Образуем высший орган рабочей власти – рабочий конгресс, парламент… На горящем здании Рейхстага напишем наши имена! И от имени конгресса объявляем об одностороннем выходе из войны с Францией, освобождении всех земель, захваченных ранее.
– Победа?
– Нет, герр Клаус. В этом уравнении остается одна неизвестная переменная. Она может оказать решающее влияние на события. И обратить наши успехи в прах. Кайзер. Он – самый сильный боевой маг планеты, в одиночку стоит дивизии. Практически неуязвим. Раньше не выходил к митингующим и бастующим, хоть способен без чьей-либо помощи разогнать десятитысячную толпу. До поры до времени избегал личного участия в расправах, сберегая репутацию «отца» для каждого германца. Пока он жив и свободен, революция не победила.
Федор поднял руку с растопыренными пальцами.
– Итак. Первое. Нужны деньги. Решаемо в ближайшие дни, – он загнул один палец. – Второе. Оружие. Пистолеты-пулеметы и ручные пулеметы. Гранаты. Для вооружения ударного отряда рабочих на каждый центр восстания. Сложно организовать доставку…
– Организуем, – вставил Троцкий, и Федор загнул второй палец.
– Что касается ваших опасений по поводу мощи кайзера, они не лишены оснований. Но! Маги не неуязвимы и не бессмертны. Действительно, убить их сложнее, чем простецов. Я сам обладаю даром и хорошо представляю пределы возможностей магов, поэтому лично займусь проблемой. Правда, пока не знаю как. Решим по ходу дела.
– Вы заражаете своим оптимизмом, камрад, – усмехнулся Троцкий. – Допустим, вам удастся нейтрализовать его. Что вы хотите по окончании революции? Место премьер-министра?
– Я уеду из Германии. Возможно, и из Европы, у меня несколько другие планы, – тут Федор покривил душой. Конкретных планов он не имел. – Вам тоже не светит место канцлера. Не подданный Рейха, не уроженец Германии, к тому же еще – еврей. Что на фоне общего антисемитизма… Нет, вряд ли.
– Совершенно согласен! – кивнул Троцкий. – Моя цель – мировая революция, и ее пожар непременно должен перекинуться на Россию. Что же, заканчиваем… Вот список первоначальных расходов, герр Клаус. Ход за вами. На сем разрешите откланяться.
Федор обратил внимание, что Троцкий чаще называл его герром, чем камрадом. То есть не определился с отношением. Ничего. «Иудушка» или «политическая проститутка», как его величал Ульянов-Ленин, настроен последовательно и решительно. Намекает, что у него разветвленные контакты в рабочей среде и в среде социал-демократов в важнейших городах Рейха.
Проблема Вильгельма… Если удастся решить ее под шумок, не исключено – удастся выяснить, из-за чего немцы столь рьяно искали Юсупова-Кошкина. А повезет – так и устранить причину их интереса.
В отличие от Троцкого, Федор счел бы успехом и существенное ослабление Рейха в результате революции. Всемирная пролетарская революция в «перманентном» темпе человечеству абсолютно не нужна.
«Иудушка» не учитывает, что революция пожирает своих создателей. Друг не очень хорошо помнил историю своего мира, но знал, что «отцов» Великой французской революции – Марата, Дантона и Робеспьера – перемножили на ноль довольно быстро. Как и большинство «пламенных» ленинцев, авторов «Великого Октября». Сам Троцкий вроде бы пережил тридцать седьмой год, голову ему проломили позже и где-то за границей СССР.
Такова закономерность. Любая революция приводит к крови. Троцкий готов выстилать трупами путь к успеху, причем трупами женщин, и не каких-то с улицы, а сотоварищей по борьбе за светлое коммунистическое будущее. Противно до омерзения…
Но Федор не вправе позволить себе чистоплюйство. Германия – враг России. Развалить вражескую державу изнутри в белых перчатках невозможно.
Дождавшись, когда Троцкий исчез из вида, он поднялся и разрешил себе часовую прогулку по Ботаническому саду. Здесь чертовски приятно, не сравнить с Гамбургом!
Но, положа руку на сердце, стоит признаться: не хватает Юлии. Пусть она ветрена, переменчива, но, похоже, искренна. Приехала в Гамбург с известным риском для себя, привезла деньги. Свои, последние! А ведь на фото, толкнувшим ее в дорогу, мог быть изображен и не он… Да и сам Федор в положении несчастного фольксдойче, едва принятого в подданство Рейха, не представлял для барышни даже такой скромной ценности, как тульский мастеровой!
Друг настоял на крайней сдержанности, когда внутри Федора все кипело и пылало от желания распахнуть объятия. Угасшие, как казалось, чувства воспылали с новой силой и превзошли прежние!
Но послушался Друга. В какой-то мере вел себя так, что ее обижало. Пусть – заслуженно, сама его бросила некогда, предпочтя княжеского сынка. Но вправе ли он наказывать ее бесконечно?
За холодное отношение внезапно получил награду. То, что Юлия отдалась ему в поезде, было превосходно, но настолько неожиданно, что Федор растерялся. А Друг, перехватив с его согласия управление телом, сделал все сам. Квалифицированно и академически правильно, даже с предохранением от беременности, но… несколько отстраненно. Без души. Повторял излюбленное: Минздрав предупреждает, что изображение равнодушия даст результат быстрее, чем год цветочно-конфетного ухаживания. По прибытии в Берн настойчиво советовал и дальше поддерживать некоторую дистанцию, чтобы барышня, ставшая молодой женщиной, не праздновала победу слишком рано и не села на шею.
Федор снова согласился, но не знал – правильно ли он поступил.
* * *
Остановленный 17-й цех «Ганомага» служил штабом восставших. Большая доска, на которой мелом мастера писали сменные задания бригадам, теперь несла грубую карту города с пометками разного цвета – какой район Гамбурга контролирует стачечный комитет, а где полиция и фрайкор. Точнее – остатки ополчения, сведенные в два батальона, преимущественно из бюргерских и религиозных семей, а также переселенцев, надеявшихся таким образом заслужить благосклонность официальной власти. Рабочие, призванные во фрайкор в «добровольно-принудительном» порядке, разбежались по домам практически поголовно, прихватив винтовки. Это помогло сформировать несколько вооруженных рабочих отрядов.
Здесь же на «Ганомаге» точили стволы и затворы к самодельным однозарядным винтовкам под такой же патрон «Маузер», как и к армейским. Благодаря кустарному оружию гамбургский пролетариат укомплектовал целый полк, обороняющий и патрулирующий зону города, освобожденную от империалистов и эксплуататоров. Здесь власть принадлежала повстанческому комитету во главе с председателем бывшего профсоюза машиностроительных рабочих Гамбурга, а его правой рукой и рупором революции стала Клара Цеткин.
В утро, когда Троцкий, сидя на скамейке Ботанического сада, ввел ее в число будущих сакральных жертв революции, Цеткин пыталась вдохновить представителей рабочих групп, кучковавшихся по принадлежности к своим заводам, не сдаваться и продолжать борьбу.
