— Книг, Илюшка, боюсь, там немного осталось. Если не сгорели, то сгнили давно. А вот канцелярщина нам ох, как нужна. Детям в школах писать нечем и не на чем. А там карандаши, чернила, краски. И бумага хорошая, мелованная. В штабеле, да в хорошей упаковке могла сохраниться. Если крысы не сожрали.
Когда мы вошли, оглушительно хрустя битым стеклом, сплошняком покрывавшим каменный пол, в огромный зал, я спросил:
— Па, а это главный магазин в Москве был, да?
Отец усмехнулся:
— Нет, главный раз в десять больше… Был… А это так — обычный торговый центр. Ты пока вон, часы с пола собери и фляжки. Тут отдел мужских подарков раньше был при входе. А я с мужиками пока в подвал спущусь, посмотрю, как там.
Через минуту где-то внизу раздались звонкие удары, а затем — дребезг разбитого стекла.
Минут пятнадцать я осторожно, чтобы не истрепать перчатки, разгребал залежи стекла и костей и складывал добычу в крепкий холщёвый мешок.
— Илюха, иди сюда! — донёсся издалека радостный голос отца.
Я бросил взгляд на ещё не собранный хабар и пошёл на голос. Длинная лестница со странными ребристыми ступенями, уходящая вниз, в глубину подвала, где метались отсветы фонарей.
— Давай смелее, сына. Поможешь мелочь собирать.
Я включил свой фонарь и последовал совету отца. Обширное помещение с низким потолком размерами не уступало, пожалуй, ангару в Думаново. И всю правую сторону занимали шкафы.
— Да, Илюша это и есть нормальный книжный магазин.
Я сравнил увиденное с книжной лавкой в Медном и слегка обалдел. Я не мог поверить, что пространство, на котором с лёгкостью встанут два, а то и три, «камаза», занято одними книгами.
— Пойдём, посмотрим вместе, — отец крепко взял меня за локоть и подтолкнул к шкафам.
«Отечественная фантастика», — гласила большая табличка на одном из шкафов.
— Па, это что, целый шкаф фантастики?
— Не шкаф, а ряд.
— Это как же всё прочитать-то? — оторопел я.
— А всё подряд читать не нужно. Только хорошие книги… — задумчиво пробормотал отец. Затем, словно очнувшись, продолжил уже другим тоном. — Ты иди, мужикам пока помоги, а я тут покопаюсь. Вдруг чего стоящее найду.
И действительно нашёл, мы потом ещё раз ездили, уже специально за книгами.
— Илья, кружку давай! — пока я предавался воспоминаниям, ребята уже сварганили костерок и даже вскипятили воды и заварили «северный чай» — смесь из иван-чая, зверобоя, и ещё десятка трав, добавляемых по воле «изготовителя». «Травяной» мне всегда нравился больше, чем «морковный»[60] и, судя по запаху, долетавшему от прикрытого крышкой котелка, все присутствующие разделяли мои вкусы. «И чабрец есть, прям, как я люблю!» — подумал я, доставая из рюкзака кружку. Из того самого «книжного» магазина, кстати. Может это она, лежа под моей головой, воспоминания навеяла? Как знать…
Заурчал мотор, и к нам на втором «тигре» подъехали остальные ребята.
— Илья, ты с Андреичем связаться не хочешь? — поинтересовался высунувшийся из окна пассажирской двери Саламандр.
Отхлебнув из кружки, я ответил:
— Не, пока не хочу — торопиться уже некуда. Чай допью, на пожарище, — кивок в сторону горящего вертолёта, — станцую, и вот тогда уже можно будет.
— Как знаешь… Ты командир… — в недоумении протянул Серёга. — А тебе втыка не будет?
— Устанут втыкать. Лучше кружку давай, а то чай закончится.
Все моё нежелание общаться с Виталь Андреичем прямо сейчас проистекало оттого, что у меня возникло ощущение, словно мы упустили из виду нечто важное. Что-то такое, что должно развернуть перед нами картинку во всей её красоте… Но эта малость пока ускользала от меня.
Ни Тушканчик, ни Саламандр упрашивать себя не заставили, а вылезли из машины и присоединились к чаепитию:
— Вот, кому вареньица к чаю, — спросил Сергей, достав из рюкзака стеклянную банку. — «Венгерское», на сахаре.
В наших краях «венгерскими» называли все стеклянные банки с металлической винтовой крышкой. Отец объяснял, что давным-давно, когда он ещё был ребёнком, в таких банках к нам в страну из Венгрии привозили всякие консервированные компоты, вот и прилипло, как говорится, на века. Интересно то, что эти банки в какое-то время стали весьма ценной добычей — уж больно удобно в них домашние заготовки делать. У нас, Следопытов, в них даже продукты для сухих пайков расфасовывают. Понятно, что наиболее опытные на «охоту за банками» не ходили, а вот молодняк в дачные посёлки посылали. Похоже, что Саламандр сам недавно из категории «баночников» вышел, но вот наличие у него варенья на сахаре — это интересно!
— Откель у тебя сахарок-то?
— Сменял в том году, — ответил Саламандр, свернув крышку на банке. — Я с купцами на Плёс ходил, а там мужики с низов были, сахаром торговали. Вот я для матери и взял десять кило.
— А, ну если с низов, тогда понятно… А откуда конкретно, не помнишь?
— Помню, из-под Чебоксар народ, говор у них ещё такой необычный.
— Ну, это тогда не с «низов», а из самой, что ни на есть середины.
— Да для меня, Илья, всё, что южнее Костромы — уже низовье, — пошутил Салмандр и протянул банку с крыжовенным вареньем.
Некоторое время все наслаждались деликатесом, затем Мистер Шляпа облизал ложку и спросил Тушканчика:
— Вань, слышь, а ты где этими ракетами пулять научился?
— У псковских десантников, нас ещё Бес учиться к ним отправлял. В тридцатом году. Да вон, хоть у Занозы спросите, он тоже ездил. Только раньше.
Саламандр развернулся ко мне:
— Это в каком же году, получается? — потом, сопоставив широко известные факты, округлил глаза: — Ты что, в войне двадцать шестого года участвовал?
Я кивнул.
— Ух, ты! И как, тяжело там было?
— Сейчас полегче, — уклончиво ответил я и соскочил с не очень приятной мне темы: — Ладно, вы пока чай допивайте, а я схожу посмотрю. И ещё, Сергей, дай отбой Гедевану…
* * *
Керосиновое пламя изрядно закоптило стены вокруг места падения вертолёта и подожгло древесные обломки, но влажная земля не дала пожару распространиться вширь. Задумчиво обходя пожарище по кругу, я заметил некоторую неправильность в окружающей обстановке. Как будто что-то тяжёлое упало сверху на большой куст бузины и загнуло ветки. Подойдя поближе, обнаружил труп человека в тёмном комбинезоне странного покроя. «Это я удачно зашёл!» — всплыла неизвестно где слышанная фраза.
Человек был мёртв — это к бабке не ходи. У живых голова растёт под другим углом, а вот кусты из грудной клетки не растут. Кровь свежая, ещё не успела свернуться и побуреть — стало быть, он — из пассажиров сбитого нами вертолёта! «Как там Андреич говорит? «Случайно в кустах оказался рояль»? Именно что рояль, и именно в кустах!» — продравшись сквозь поломанные ветки и прошлогоднюю крапиву, я принялся быстро, но тщательно обыскивать тело. «На комбезе эмблема нашита, но не разобрать, что нарисовано — всю кровью заляпало. Пистолет хороший — «двести двадцать шестой» «Зиг-Зауэр»[61] в странной нагрудной кобуре, два магазина в подсумке, плитка какой-то еды, если судить по жирным пятнам на бумажной обёртке. А это что такое?» — в небольшом нагрудном кармане с молнией я нащупал твёрдую прямоугольную пластинку размером с половину ладони. Движение руки — и вот трофей у меня в руках.
