После революции на флот пришли комиссары, с которыми Петр Алексеевич, не терпящий дилетантизма, сильно не поладил. Матросов он не обижал, пользуясь непререкаемым авторитетом, невероятным по тем временам полной анархии и развала. Пришить контрреволюцию ему не смогли, как ни хотелось. Конфликт закончился тем, что капитана просто выкинули из флота, и он остался в полуголодной стране фактически без средств к существованию. С огромным трудом добравшись до Москвы, он обивал пороги Народного комиссариата обороны в надежде найти какую-то работу по специальности. И настойчивому Самойлову повезло.
Осенью 1920 года советская делегация отправлялась в Великобританию с целью заключения пакета договоров, имеющих целью урегулировать противоречия между странами. В силу ряда обстоятельств вышло, что делегации не хватало квалифицированного переводчика. Один из бывших сослуживцев Самойлова, случайно встретив его, вспомнил о способностях полиглота отставного морского офицера и предложил поехать в Англию. Не имея других вариантов, он согласился. Тем более что делегации был нужен не просто переводчик, а надежный человек. И как ни странно, аполитичный офицер подходил на эту роль как нельзя лучше. В Англии Петр Алексеевич впервые увидел опыты с взлетом самолета с корабля и навсегда заболел идеей авианосца.
Благодаря успеху поездки П. А. Самойлов обрел высоких покровителей, был восстановлен во флоте и даже смог заняться своим новым увлечением — морской авиацией. По настойчиво курсировавшей в определенных кругах легенде именно тогда, в середине двадцатых, Самойлов близко познакомился с неким И. В. Сталиным. Причем не просто сошелся, но и сумел навсегда увлечь недоверчивого и угрюмого грузина любовью к самолетам. Так ли это было на самом деле, Самойлов никогда не рассказывал, а спрашивать у Сталина было как-то нескромно.
Петр Алексеевич не только вписался в ближнее окружение Вождя, но в какой-то мере излечил его давнюю, еще с Цусимы, нелюбовь, даже отвращение, к флоту. Самым переживаемым Главным событием истории была неудача 1904–1905 годов, самым, по его мнению, позорным моментом этой войны был разгром русских военно-морских сил. С тех самых пор Сталин с подозрением относился к «самотопному» флоту.
Увлечение Самойлова нашло свое выражение в обосновании-трактате на ста с лишним листах, описывавшем преимущества от переделки двух недостроенных крейсеров типа «Светлана» в авианосцы, вместо их разборки на металл. В Союзе, ожидающем неминуемой интервенции, готовы были ухватиться за любую возможность уравнять шансы с миром капитала, работа пошла бодро. Потом к проекту подключились и немцы, поскольку интерес к авианосцам был, но из-за ограничений Версаля Германия их строить не могла. Немного позже немецкие товарищи увлеклись подплавом и теорией «пиратского флота», но кооперация продолжилась, приведя к появлению в начале тридцатых двух авианесущих кораблей с авиагруппой не более 25–33 машин. Корабли получили название «Бегущий» и «Несущийся». Флотские острословы утверждали, что названия связаны с тем, что в реальном бою единственное, на что способны эти корабли, это попытка очень быстро убежать. Главной проблемой авианосного флота были кадры, и Самойлов провел огромную работу, собирая способных молодых людей. Многие уходили, но оставшиеся были подлинными энтузиастами авианосного флота. И к середине тридцатых авианосцы стали вполне боеготовыми кораблями, основной машиной, базирующейся на них, были истребители Поликарпова.
Впервые авианосцы проявили себя во время войны в Испании, когда социалистическая коалиция показала буржуинам еще детские, но уже вполне острые зубы. Выяснилось, что, несмотря на формальную мощь советского флота, посылать на настоящее дело практически некого. Показывать кузькину мать Владычице Морей — это вам не норвежских браконьеров пугать. Здесь и сейчас удалось с огромным трудом сформировать два соединения, одно из которых было не стыдно и в люди вывести. Командование «Бегущим» Самойлов доверил своему ученику и ставленнику Кудрявцеву, со страшным боем пробив утверждение в верхах.
Общее впечатление от действий авианосного соединения на советское руководство можно было охарактеризовать одним словом — понравилось. Захотелось иметь их больше и лучше. И на балтийских верфях, только-только модернизированных, началось строительство еще трех кораблей — «Скорый», «Быстрый» и «Шустрый». Новейшие, полноценные авианосцы с авиагруппой в 60 машин.
К моменту начала Европейской войны адмирал флота Советского Союза П. А. Самойлов занимал, на первый взгляд, незаметный пост Наркома среднего кораблестроения. Наркомат был небольшой и терялся среди монстров плановой экономики. Но только для непосвященных. Посвященные знали, что в определенной мере Самойлов имеет вес и значение, сравнимые с главами родов войск.
Сталин флот недолюбливал, но понимал, что СССР не станет настоящей державой мирового веса и значения, не имея полноценной морской силы. Союз должен был выйти в Мировой океан, притом не опоздать к его разделу, который становился все более осязаемым с упадком Британии и ростом силы Соединенных Штатов. Задачи текущего дня, которыми занимался Кузнецов, — оборона побережья. Это то, что было на виду, и то, о чем знал весь мир. Задача Самойлова была иной — он занимался созданием Большого океанского флота, в первую очередь теорией и организацией. Результат его долгой и тяжелой работы уже рассекал балтийские волны в виде авианосной группировки, сейчас насчитывающей два новых авианосца «Быстрый» и «Скорый», два старых, превращенных в тренажеры для подготовки летчиков, а также эсминцы проекта 35 и крейсера типа «Чапаев».
Удивительно, но, несмотря на положение и ответственность, он так и не нажил ни одного серьезного врага. Самойлова уважали все, уважали и очень внимательно слушали во всем, что касалось кораблей, авиации. И корабельной авиации.
Кудрявцев, выходец из крестьян, переехавших в город, был типичным выдвиженцем тридцатых годов, полностью обязанным карьерой Петру Алексеевичу, относился к нему как к старшему наставнику, считая своим долгом спрашивать совета и одобрения по всем существенным вопросам…
— Что скажешь, Петр Алексеич? — негромко спросил Кудрявцев. В купе было темно и тихо, но они говорили очень тихо, не включая свет.
— Не знаю, не знаю… — с сомнением ответил Самойлов. — По-прежнему не пойму, зачем его тащить с собой? Сдается мне, Барон подкинул нам сомнительный подарочек…
— А я не думаю. Я с ним долго беседовал. Умный чертяка, самородок.
— То-то и оно, что самородок. Самоучка. Что у него за плечами? В сентябре… или августе?., сбили, а по осени отправили в отставку. Приняли в «Комиссию». Сейчас март. Итого имеем четыре месяца. Чему он мог научиться за четыре месяца? Ну да, талант, математику учит, отчеты читал, тридцать семь пояснительных записок и предложений. Внушительно. Но все равно не наш уровень. Ему еще пару лет самое меньшее учиться и учиться. «Машина» эта его… Шахматы бы еще с собой притащил. В следующий раз встречусь с Бароном наедине — скажу ему пару ласковых…
