– Он пуштун?
– Как и большинство тех, кто с ним ушел… Кстати, мы тоже почти пришли.
Убогие мазанки внезапно расступились, и перед Сашей предстало вполне современное пятиэтажное здание, ряд окон которого был освещен.
– Вот мои владения, Саша.
– Госпиталь?
– Он самый.
– Но… До него же рукой подать, а вы тогда говорили…
– Правильно, – усмехнулся полковник. – Пешком – да. А на машине – только окружным путем. Да и соваться в эти трущобы одному – не советую. Даже днем. Легко можно и с кошельком расстаться, и нож под ребро заполучить. Это сегодня туземцы сидят по домам – знают, что «гяуры» празднуют день рождения своего пророка. Уважают, стало быть. Пророка Иссу – Иисуса они чтят почти так же, как и Магомета. Мы тоже стараемся особенно не высовываться в Ураза-Байрам или Рамазан. К чему бередить религиозные чувства хозяев?
Пройдя мимо часового, отдавшего честь, офицеры поднялись на третий этаж, где Иннокентий Порфирьевич отпер ключом дверь.
– Проходите, чувствуйте себя как дома, – радушно пригласил полковник своего гостя. – Живу по-холостяцки, так что – не стесняйтесь.
Откуда-то издалека доносилась музыка и веселые голоса.
– Празднуют Рождество, – улыбнулся полковник, выставляя на стол нехитрую закуску и доставая из холодильника бутылку «Смирновской». – Что поделаешь: выздоравливающие и младший медперсонал – тоже люди. Я разрешил. Мы им мешать не будем, и они нам не помешают… Прошу к столу! Чем бог послал…
Офицеры чокнулись, выпили…
– Неужели этот… Кобылкин был таким ревнивцем? – задал Саша мучивший его всю дорогу вопрос. – Стреляться из ревности…
– Да я бы не сказал, – задумался медик, накладывая себе на тарелку соленые грибы. – Кушайте грибочки, Саша, кушайте! Моя Оленька прошлым летом собственноручно собирала и солила. Она у меня знаете, какая мастерица? Постойте-ка…
Полковник Седых встал из-за стола, прошел в смежную комнату и принес оттуда фотографию в рамке.
– Вот она – моя красавица, – с любовью в голосе произнес он, протягивая Бежецкому портрет.
Из-под стекла на Сашу смотрела нестарая еще миловидная женщина.
– Любушка моя… – Иннокентий Порфирьевич поставил портрет на стол и повернул лицом к себе. – Пусть тут побудет. Будто и она тоже с нами… Хотя, будь она с нами – вряд ли бы мы так вольготно себя чувствовали, – улыбнулся он, наливая себе и поручику по второй. – Ужас, как нетерпима милая моя к выпивке и курению. К курению – особенно! – поднял он вверх палец.
Выпив и закусив, врач вернулся к сегодняшней трагедии.
– Михаил Юрьевич… Кобылкина звали Михаилом Юрьевичем, как поэта нашего… Не производил на меня впечатления человека взбалмошного. Это ведь, согласитесь, определенный склад характера нужно иметь, чтобы так вот, в запале, выстрелить себе в висок.
– Да-да! – поспешил согласиться юноша.
– Вот именно. Я знал покойного не слишком хорошо, но он казался мне человеком серьезным и обстоятельным. Чем он конкретно занимается, не знал, думаю, никто. Да, были какие-то разговоры про снабжение армии, но подозреваю, что все это было липой, дымовой завесой. Кобылкин был человеком с двойным дном. Возможно – служил по линии Министерства внешних сношений, а возможно, и в более серьезном ведомстве. Не удивлюсь, если окажется, что Лидия Тимофеевна – вовсе не его жена. Так – прикрытие…
– Так выходит, что Еланцев не виноват?
– Еланцев? Вы про этот флирт? Оставьте… На людях… Поручик не настолько глуп и весьма хорошо может управлять собой. Да и сомневаюсь, что вдова в его вкусе… Что-то здесь не так. Кстати, вижу, что вы, Саша, уже успели познакомиться с Еланцевым?
– Да, немного…
– И уже прониклись к нему симпатией. Мой вам совет, молодой человек: держитесь от сего индивидуума подальше. Да, он неглупый и обаятельный человек. Храбр, предприимчив… Все верно. Но вряд ли общение с ним подвигнет вас на что-либо путное. И вообще… – Иннокентий Порфирьевич потянулся за бутылкой, покачал ее в руке и поставил на место. – Я бы советовал вам… вернуться назад. Все это не для вас, Саша. Вы еще слишком молоды. Если хотите, я могу помочь. Допустим, напишу заключение, что климат высокогорной местности вреден для вашего здоровья… Чему вы смеетесь?
– Буквально полчаса назад поручик Еланцев тоже пытался выдворить меня отсюда. И почти теми же словами.
– Ничего смешного, – пожал плечами медик. – В этом я с ним полностью согласен. И все равно, не советовал бы вам ему слишком доверять. Вы знаете, что он был штабс-капитаном, но разжалован в поручики и отправлен сюда за некий неблаговидный поступок?
– Нет… А что за поступок?
– Что-то связанное с женщиной… Но это не важно. Важен факт. Да и здесь мог бы уже раз десять вернуть себе чин и получить награду, но из-за своего характера… Короче говоря, сторонитесь его, Саша. Он опасен.
– И много здесь таких? – сменил юноша тему.
– Каких таких?
– Разжалованных.
– Да почитай, половина. Истины ради, нужно признать, что Еланцев еще сущий агнец в этом плане. Жербицкий, к примеру, из вашего полка – проиграл в карты казенные суммы, поручик Репин – его убили месяца два назад в перестрелке – был замешан в подлоге, а Нефедов – вообще политический.
– Нефедов?
– Ну да. Дружок вашего ненаглядного Еланцева. Симпатии к социалистам или что-то подобное. В мирное время все эти господа распрощались бы с погонами или, того хуже, – со свободой, но… Афганистан, юноша, – это новый Кавказ. А что может быть лучше, чем послать проштрафившегося офицера под пули? Так что романтиков вроде вас здесь – единицы. Еще раз повторяю вам…
В дверь деликатно постучали, и Иннокентий Порфирьевич оборвал себя на полуслове.
– Войдите!
В дверь просунулась симпатичная девичья головка в кокетливой шапочке, набекрень сидящей на пышных каштановых кудрях:
– С Рождеством Христовым, Иннокентий Порфирьевич! Празднуете?.. Ой! Вы не одни?
– Чего вам, Никишина? – строго спросил медик, хмуря брови.
– Да Черемышу из пятнадцатой опять плохо.
– Черемышу? Прапорщику?
– Ага.
– Не «ага», а «так точно», Никишина. Когда я вас приучу к дисциплине, наконец?
Куда девался мирный и домашний Иннокентий Порфирьевич? Перед Александром был строгий полковник Седых – царь, бог и воинский начальник этого околотка.
– Вы посидите, Саша, – положил он руку на плечо собиравшегося встать юноши, тяжело поднимаясь из-за стола. – А я отлучусь минут на пять-десят. Вы тут пока ешьте, пейте… Телевизор можете включить. Книги вон на стеллаже… Только к окну, ради бога, не подходите. И жалюзи не подымайте – Рождество Рождеством, но мало ли чего…
– Не берите в голову, Саша, – Еланцев небрежно, всего двумя пальцами, крутил баранку, лихо выворачивая машину между заливающимися негодующими воплями клаксонов «бурбухайками», с таким же, как и у них, презрением к правилам уличного движения. – Если бы за каждый день, проведенный мной в своей жизни на «губе», мне платили по рублю – я давно был бы состоятельным человеком. Да и на Мещерякова я не в обиде – старик вспыльчив, но отходчив. Легко мог бы отправить обратно в Кандагар…
– Там опасно? – спросил Саша, вцепившийся в ручку на двери, будто клещ, и горько сожалеющий об отсутствии ремней безопасности.
– Тут везде опасно. Но в Кандагаре, ко всему прочему, еще и скучно…
– Как же может быть скучно, когда опасно? – не поверил юноша.
– Может… Вы уж мне поверьте на слово, мон шер. К опасности, когда она всегда рядом, легко привыкаешь. А вот когда каждый день вокруг видишь одни и те же опостылевшие рожи, когда главная достопримечательность – ворота двора, где твоя рота расквартирована, водки не достать ни за какие деньги, а из чтения, кроме Корана и бульварного романа на французском без начала и конца, ничего нет – тогда тоска. Коран – роман… Надо будет запомнить…
Александр честно попытался представить описанное поручиком и не смог.
– Добавьте сюда, что до ветру ходить приходится по двое, чтобы один караулил тебя с автоматом в руках, пока ты оправляешься, что в карты играть не имеет смысла, во-первых, потому, что они протерты до дыр и знакомы даже по «рубашкам» до мелочей, а во-вторых, все твои уловки, равно как и уловки твоих партнеров, хорошо известны… То же самое с шахматами… Знаете, какая игра там считается лучшей?
– Не знаю.
– Кости! Тривиальные тупые кости. Занятие, которым занимали свободное время, наверное, еще римские легионеры. Вы бы видели ритуал освидетельствования костей перед каждой игрой! А накал страстей… Однажды я проиграл за один вечер три своих месячных жалованья, пистолет и ботинки. Представляете? А в следующий – все вернул обратно, и с лихвой. Лучший индикатор удачи – уверяю вас… Куда прешь, дурак! – заорал поручик, потрясая перед лобовым стеклом кулаком: какой-то местный «бурбухай» не то от угодливости, не то из упрямства свернул туда же, куда и русское авто, и два автомобиля, повторив известный всем маневр, когда два человека не могут разминуться в дверях, едва не столкнулись лоб в лоб. При том что бампер у туземной «шайтан-арбы» отсутствовал напрочь.
