весла.
— Предпочитаю на веслах. Так не будешь зависеть от дороги. Возьму с собой своего кучера. Ермолай, кажется, здоровый мужик и не пьющий.
Иван Платонович еле заметно усмехнулся.
— Как знаете, князь Андрей.
Завтра мне предстояло отправиться на демидовские заводы, на Урал. С собой я брал Ермолая — и Люську, если удастся уговорить. С женой путешествие должно было пройти не в пример приятней.
Люси Озерецкая, на следующий день
Вернувшись после разговора с папан, Андрэ сообщил, что должен обязательно посетить демидовские заводы на Урале.
— Когда мы выезжаем? — спросила я.
Андрэ обнял меня и поцеловал.
— Ты со мной? — спросил он.
Ну конечно, с тобой, дурачок! Я же твоя жена.
— Твой отец обещал дать дирижабль, — сообщил Андрэ. — Правда, гребцов не отпускает, но до Урала я как-нибудь с Ермолаем догребу.
Ермолай — это мужнин кучер, страшный и неразговорчивый мужик.
— Но учти, — продолжал муж. — Твой папан начнет отговаривать тебя от поездки. Смотри сама, хочешь отправиться в воздушное путешествие или нет.
Хочу, любимый! Ну разумеется, хочу.
Как и предупреждал Андрэ, разговор с папан все-таки состоялся, в тот же день после обеда.
— Доча, — сказал папан. — Ты едешь со мной в Москву. Князь Андрей съездит на Урал, потом вернется к нам в Петербург.
— Нет, — крикнула я, с подступившими слезами. — Я поеду с мужем. Мы в церкви венчались!
— Послушай, доча, — сказал папан. — Так будет лучше, поверь мне.
— Я поеду с князем Андреем! — крикнула я и выбежала из комнаты.
Естественно, я побежала жаловаться к маман. После получаса слез и расспросов маман ушла объясняться с папан, а я, утерев слезы, побежала к мужу, в полной уверенности, что завтра лечу с ним.
Так оно и случилось.
Остаток дня мы посвятили сборам. Я выбирала дорожные платья, а Натали их упаковывала. Естественно, я беру Натали с собой — не могу же я обходиться в полете без горничной?!
Андрэ занимался своими делами. Во-первых, следил за тем, как с дирижабля сгружают лишние весла и что-то перестраивают. На весла сядут мужчины, а мы с Натали станем наслаждаться окружающими пейзажами. Говорят, на Урале очень красиво. Во-вторых, на дирижабль следовало загрузить провизию и запасные части, на случай непредвиденных поломок.
И вот наступила решительная ночь перед стартом. Мы все ужасно волновались. Раньше я никогда не летала на дирижабле так далеко. Думаю, Натали тоже волновалась, потому что невыносимо долго возилась с моим бюстгальтером. Когда она, наконец, меня от него освободила и разделась сама, мы легли рядышком и принялись рассуждать о том, каким окажется полет. Тут из ванной комнаты вернулся Андрэ. Казалось, он совершенно не волнуется. Я думаю, если бы от моего мужа зависело спасение мира, он бы и тогда делал ровно то же самое, что сейчас: лег между нами на спину и сказал:
«Начинайте.»
Мы с Натали начали. Когда Натали была занята, разговаривала я. Я рассказывала мужу о том, какие платья собрала в дорогу, и спрашивала его совета по поводу цвета перчаток, более подходящих для поездки по Уралу. А когда я была занята, Натали спрашивала у Андрэ, какие еще из теплых вещей захватить для барыни.
Мы провозились с Андрэ довольно долго, но он все-таки кончил: первый раз в меня, второй раз в Натали, а третий раз в нас обеих. После этого мы заснули, обнявшись, и я опять позабыла спросить у Андрэ, каким местом писают мужчины.
Проснувшись рано утром, мы наскоро пообедали и пошли к дирижаблю. Разумеется, нас провожали маман и папан, также некоторые слуги, которые несли позабытые вещи.
— Ах, маман! — воскликнула я и припала к материнской кофточке.
Папан, как мне показалось, злился: разумеется, на то, что я полетела с мужем. Но я же не могла иначе, милый папан, ты должен понять!
Мы втроем — Андрэ, я и Натали — забрались в корзину по веревочной лестнице. Ермолай уже находился в корзине.
— Поехали, Ермолай, — приказал Андрэ.
— Н-но! — крикнул Ермолай, свесившись с бортика.
Слуги отцепили якоря, которыми дирижабль удерживался у земли. Ермолай ловко втащил якоря в корзину. Дирижабль, ничем не сдерживаемый, начал подниматься в небо.
— Ура! — подхватили мы с Натали.
— Маман! Папан! Ждите меня в Петербурге! — кричала я, наблюдая, как фигурки родителей постепенно удаляются и уменьшаются.
Я, через три дня
— Ночуем на земле! — крикнул я, бросая весло.
Вследствие встречного ветра, мы с Ермолаем гребли уже третий день и изрядно утомились. Ночевка в воздухе означала, что нас непременно отнесет в сторону от намеченного пути, поэтому переночевать следовало на земле.
Женщины, закутанные в прорезиненные английские плащи, находились на мысу дирижабля, о чем-то оживленно переговариваясь.
— Спускаимси, барин, — кивнул Ермолай, в знак того, что понял.
Зашипел выходящий из оболочки газ. Дирижабль опустил нос и начал снижение.
Мы пролетали над пустынной лесистой местностью. Поблизости не было заметно крыш домов, ни одна колокольня не возвышалась над горизонтом. Хотя для того, чтобы разглядеть постройки, было уже темновато. Прямо по курсу появилась поляна, пригодная для посадки, я указал на нее Ермолаю:
— Там!
Ермолай вытравил еще газу, в то время как я, усевшись за весла, тормозил движение. Дирижабль застопорил ход и повис над туманной поляной, постепенно опускаясь. Когда до земли оставалось несколько метров мы сбросили якоря. Один их них удачно зацепился за полусгнивший ствол, и дирижабль, рванувшись вперед по инерции, встал. Я сбросил веревочную лестницу, спустился по ней и надежно закрепил два оставшихся якоря.
— Слезайте! — крикнул наверх.
По веревочной лестнице спустились Люська с Натали. За прошедшие три дня они научились пользоваться веревочной лестницей без посторонней помощи. Последним на землю спустился Ермолай, волоча на себе складные стулья и припасы для ужина.
Пока приземлялись и выходили, совсем стемнело. Вокруг клубился липкий вечерний туман, вследствие которого окружающий лес принимал все более ирреальные очертания. Ермолай приволок сухие сучья и принялся ломать их голыми руками.
— Возьми топор, — посоветовал я.
— Ни к чему это… Баловство, — буркнул Ермолай, легко переламывая палку толщиной с мою руку.
Вскоре посреди поляны запылал костер. Тьма сгустилась еще более, и отблески костра плясали по веревочной лестнице и днищу дирижабля. До опушки леса они не доставали, образуя светлый уютный круг, в котором находились четверо заночевавших в лесу путников.
Ермолай отбежал куда-то в ночной туман и вернулся с котелком воды.
— Ручей, стал-быть, — пояснил он неохотно.
Действительно, в той стороне туман клубился как будто погуще.
Ермолай поставил котелок на огонь и принялся дожидаться, пока вода закипит. Вскоре в котелке забулькало, и вскипевшая вода плеснула в костер.
— Итить твою, —
