— облегчённо переспросила Лизонька и просияла, — а я и не верила, что Геннадий сделал бы такое.
— Вот коза! — восхитился Моня, — ты гля, Генка, в прыжке на ходу переобулась. Если так не верила и вся такая честная, чего же правду папеньке не рассказала⁈
Но, взглянув на багрового Валентина, Лизонька ойкнула и оборвала себя на полуслове.
— Этого не может быть! — сказал Валентин, — я же сам видел…
— То есть ты якобы видел, что я набираю яд, подсыпаю его в порошок, который товарищ Форбрихер уносит, чтобы продать покупательнице, и ты при этом молчишь? — удивлённо-насмешливо сказал я. — А потом говоришь это самой покупательнице, чтобы она испугалась и больше в этой аптеке клиентов не было?
Лизонька схватилась за сердце.
— Это ложь! — вскричал Валентин, — он подменил пузырёк! Там точно был гидрозиний!
— А с чего ты взял, что я именно гидрозиний взял? — насмешливо спросил я. — В шкафу штук тридцать банок стоит. Товарищ Форбрихер, вы же видите, что-то тут явно…
— Тихо! — рявкнул Форбрихер. — Валентин, с вами разговор будет отдельно! А вы, Капустин, сейчас же покинете мою аптеку навсегда. Я не буду вызывать милицию только потому, что наличие яда не доказано. Но из-за вас…
— Я здесь ни причём, — твердо сказал я, — Валентин обнаглел от безнаказанности и решил поквитаться со мной. А вы, вместо того, чтобы выяснить всё по справедливости и наказать действительно виновного, то есть Валентина, решили….
— Капустин! Разговор закончен! — прошипел Форбрихер. — Вон из аптеки!
— Козёл! — возмутился Моня, — Генка, а хочешь, я ему сейчас про примус внушу, он отвлечется, забудет, и ты останешься?
Я отрицательно покачал головой.
— Ясно, — сказал я, но поневоле мой голос дрогнул, — с вами всё ясно. Прощайте!
— И на хорошую характеристику даже не надейтесь! — зло пообещал мне Форбрихер.
Я уже хотел его напоследок послать на три весёлых буквы, как вдруг звякнул колокольчик, дверь открылась и в аптеку вошел… Фаулер.
Увидев меня, он аж замер от неожиданности.
— Добрый день! Какие люди! — чуть не кланяясь, радушно разулыбался в его сторону Форбрихер, — Вам как всегда?
— Здравствуйте, да, как всегда и ещё зубной эликсир, пожалуйста. Мятный, — кивнул Фаулер аптекарю и повернулся ко мне, — Геннадий, я же правильно понимаю, вы здесь работаете?
— Не совсем. Я учусь в трудовой школе имени 5-го Декабря, так как я круглый сирота. А здесь прохожу практическое обучение дополнительной профессии «помощник лаборанта», — поправил я Фаулера, а потом и себя заодно, — точнее проходил.
— Уже закончили обучение?
— Нет, просто… — начал я, но был перебит Форбрихером, который торопливо сообщил Фаулеру наполненным невыразимого счастья голосом:
— Геннадий, демонстрирует просто поразительные успехи в аналитической химии! Просто поразительные для его возраста. Я собираюсь писать характеристику в трудовую школу, где укажу заведующему, что Геннадию нужно обязательно поступать на провизора…
— Но вы же… — округлил удивлённые глаза я (и сделал это демонстративно), но аптекарь опять не дал мне сказать ни слова:
— У нас здесь сейчас была небольшая воспитательная работа, — чуть зарумянился Форбрихер, — вы же знаете, товарищ Фаулер, мальчики…
— О, да! — кивнул Фаулер и внимательно взглянул на меня, — хотя вспомните, и мы в юности такими же были…
— О да, — отзеркалил Форбрихер, — и шалости наши не всегда были столь невинны. Но тогда нас было можно сечь розгами. Сейчас, к сожалению, эту, безусловно крайне полезную практику, отменили… а жаль…
— Жаль… иногда я думаю, что только благодаря розгам из нас что-то путное вышло… нынешняя молодежь уже не такая… — и себе кивнул Фулер и, спохватившись, повернулся ко мне, — да, Геннадий, нужно, чтобы вы сегодня после уроков сразу же зашли по известному вам адресу. Есть одно дело и без вашей помощи никак…
— Но у меня же сегодня латынь… — начал было я, но Фаулер торопливо сказал:
— Профессор Маркони рад будет поработать с вами в любое удобное для вас время. Да хоть бы и завтра утром.
— Я не могу завтра утром, — нахмурился я, — я в аптеке…
— Геннадий! — торжественно заявил Форбрихер, — ради такого дела, я могу вас отпускать. Или же перенести практику на другой день. Как сегодня.
— Спасибо, — поблагодарил я и повернулся к Фаулеру. — тогда предупредите профессора, что я буду завтра.
— А зачем вам латынь, Геннадий? — не удержался от любопытства Форбрихер.
— В институт хочу поступать, — скромно сказал я, — на агронома. Всегда мечтал быть мелиоратором.
Надо было видеть их отвисшие челюсти.
А вот Моня, гад, ржал.
Вечером я сразу после аптечных дел отправился прямиком по старому адресу к Фаулеру. По дороге я купил и на ходу съел пирожок, поэтому был не голодным, полным сил и легко шел, весело насвистывая. Юный организм Генки даже после тяжелой работы не уставал. Да и разница между вторым десятком и пятым ощутима. Я легко перепрыгнул лужу. Просто потому, что мог. И нигде ни в спине не хрустнуло. Ничего. Красота!
Единственное что немного огорчало, так это ворчание Мони. Всю дорогу он мне выговаривал:
— Почему ты перенес уроки с этим профессором? Для тебя что главное — научиться переводить латынь или быть на побегушках у этого Фаулера?
— Это разное, — ответил я.
— Ну как это разное⁈ Как разное! — возмутился Моня. — ты тратишь время на всякую ерунду и всё больше увязаешь во всем этом!
— Моня, не нуди, — огрызнулся я.
— Вот вспомни, когда мы с тобой в последний раз были в казино? А я скажу — сто лет тому назад! А в кафешантане? — не унимался Моня, — через неделю уедешь в этими в глушь, будем месяц на запуганных крестьян смотреть.
— Мы там можем сходить на сельские танцы, — хихикнул я.
— Какие там танцы! — вскипел Моня, — Два притопа, три прихлопа? Ты уверен, что все твои эти Маруси знают фокстрот? И умеют чечетку бить? Кстати, Генка! Тебе нужна нормальная подружка…
— У меня есть, — сказал я.
— Да не эта корова Изабелла. А нормальная! — возразил Моня. — Желательно, чтобы она была чечёточница… У меня когда-то была чечёточница.
