– Не спорь… и не спрашивай! Бесследно такие вещи не проходят. А бабка у тебя, вижу, сильна была, надежно тебя прикрыла…[7] Интересно, Нинея справится ли?.. Я такой силы раньше и не встречала… Жалость-то какая, что так и не передала никому… – совершенно искренне вздохнула Настена. – Но и не порадоваться не могу, что не она, а ты к нам пожаловала. В тебе-то самой и впрямь ведовства нет. Может, скрыто до времени?
– Да нечего мне скрывать!
«Ну чего она привязалась-то? Аристарх вон только глянул – и без расспросов все понял. Ну да… все правильно! Понял и сразу интерес потерял, коли я ведовством не владею. А эта… Она меня не просто прозреть пыталась, а подчинить. Именно подчинить своей воле, словно опасается. Возможной соперницы испугалась, что ли? За Юльку, наверное, не за себя же. Если так, то должна увидеть, что ошиблась».
– Ладно, о бабке твоей потом поговорим. А сейчас не удивляйся, а поучись… – Настена усмехнулась – это тебе не язвить да всяких дур лбами сталкивать. Тут похитрее будет… Михайла это циркусом зовет, говорит, за плату показывать можно… тем, кто понимает.
Голос жрицы Макоши вдруг снова сделался ласковым и певучим.
– А вот, Аринушка, такие у нас колодцы! В иных местах такого и не увидишь! Любим мы колодцы, ублажаем, обустраиваем… И вам здравия, бабоньки, и вам, хлопотуньи! А я вот Аринушке нашу красоту показываю. Тут тебе и столбики резные, и крыша шатровая… Милослава, как внучек-то? Ну и ладно, пускай бегает, миновало плохое. А кузнечную работу, Аринушка, Лавр сделал, деверь Анны. Вот дар у человека! Ты погляди, как излажено все! Лукерья, завтра за настоем кого пришли. Только со своей посудой, а то у меня горшки-то все перевелись, хоть сама лепи. А вот здесь, Аринушка, видишь? Голова зверя, тоже Лавром откованная, как живая! У нас колодцы по этим зверям и именуются: Медвежий, Бычий… Февронья, пошто глаза красные? Опять твой учудил? Ну гляди, а то я его упредила: «В другой раз и разговор другой будет». Ты думаешь, Аринушка, чего она так блестит? А примета такая – потрешь его ладошкой, и муж в постели зверем рыкающим станет. Вишь, не желают у нас бабы по ночам скучать! У медвежьего-то колодца примета совсем другая… потом расскажу, посмеемся.
Так с разговорами, не пропустив ни одной бабы, Настена провела Арину вокруг колодца, а потом двинулась с ней по улице дальше.
– Ну как? Поняла?
– Кажется… – Первый ответ на поверхности лежал, и гадать не пришлось. – То, что тебе посуды натащат, понятно… – слегка усмехнулась молодая женщина.
– Правильно, – подбодрила Настена. – А еще?
– Было и еще что-то… – Арина помолчала, подбирая слова. – Нехорошо в какой-то миг стало… словно бы заплакал кто-то или обидели кого… точнее не могу сказать.
– И то уже хорошо, что поняла, – одобрила Настена. – Знала твоя бабка, кого в ученицы брать… Странно, что не стала до конца учить. Оглянись.
Арина обернулась к колодцу и сразу же поняла, что не обманулась: чуть в стороне от остальных стояла одна молодка. Вроде бы и вместе со всеми, но как чужая. Стояла понурившись и, Арина не сомневалась, глотала слезы.
– Это ты ее?..
– Слова не сказала! – Настена потянула собеседницу за рукав. – Пойдем, пойдем, не стой. Так вот: слова не сказала! Не ругалась, не грозила… да ты сама все видела. Но и вчера слова не сказала, и завтра не скажу. И вообще не скажу, пока сама не поймет свою провинность да мне не объяснит.
– Строго ты…
– Нет, не строго! Я ей только что помогла глупость свою понять! Если не дура – поймет, повинится, а дуру не жалко.
– Только что?
На душе у Арины от слов лекарки появился неприятный осадок. Но та молча шла рядом, не мешая ей.
– Ты прости, Настена, но выходит, что ты ее из-за меня наказываешь? Ты бабам свое благорасположение ко мне показала… а ее… Она что, на меня зло какое удумала или трепалась непотребно? Небось про то, как я в одной рубашке татей завлекала? – невесело усмехнулась Аринка, еще не понимая, что же ей не нравится: вроде как лекарка ее защитила. – Ну так про это только ленивый не болтает. Я уж думала – надоело всем…
– Если бы просто непотребно… Это еще понятно – чтобы бабы да языками не потрепали? В том греха нет, если без перебора и без злобы. Эта же… – Настена поджала губы, словно собиралась сплюнуть. – Эта о тебе как о воине рассуждать взялась! Будто бы ты топором умело рубила и в том радость чуяла, как мужи ратные.
– Да я же… ах, сука! – вспыхнула Аринка, забывая на время свою неприязнь к Настене – так ее возмутило услышанное. – А ну-ка, пусть повторит мне в глаза…
– Остынь! – рявкнула Настена не хуже десятника. – Или хочешь ее трепотню подтвердить?
– Нет, но…
– Бабка тебя воинским хитростям учила? – неожиданно спросила жрица, снова притягивая к себе взглядом. Арина почувствовала себя обманутой, и снова душу что-то царапнуло – не нравился ей этот разговор, очень не нравился. И сама Настена неприятна. Опять заходами ведовскими морочит! Пока Арина защищалась от притягательной силы глаз лекарки, та каким-то образом узнала все, что ей требовалось.
«Как девчонку провела! Я же к ней за исцелением обратилась, за помощью, а она со мной, словно лиса с подранком, играть пытается. Эх, бабка, бабка… что ж ты так в Ирий Светлый уйти поторопилась? Лучше уж не начинала бы вовсе… теперь от того недознания одна маета!»
– Что-то я никак не разберу, Аринушка, – прервала ее переживания лекарка, – почему бабка твоя все-таки никого за себя не оставила? – Она казалась не на шутку удивленной. – Надо же… редкий случай.
– Не знаю я всего. – Арина не собиралась откровенничать. – Она о себе говорить не любила. Про Ладу-то мне уже перед самой смертью поведала. Ее у нас почитали больше травницей, а про ворожбу тайком поминали. Но со всякими болезнями именно к ней за помощью шли. Священник косился, конечно, но не связывался; с нашим родом отношения портить побаивался – на церковь-то мы жертвовали поболе других.
– Угу. – Настена слушала внимательно, не перебивая, но одновременно умудрялась думать и о чем-то своем. – Андрей, значит.
– Что – Андрей? – При его имени, так внезапно помянутом, Арину в жар бросило, сердце привычно ухнуло.
– Я и говорю: Андрей Немой тебе и правда в душу запал. – Настена улыбнулась приветливо, по-доброму. – Угораздило тебя, ничего не скажешь, тяжкую ты ношу подобрала. Но все может и хорошо сложиться, недаром мне Лада привиделась: она безоглядной любви всегда защитница. И тебе благоволит. Тогда и ему поможешь. У меня же за него тоже душа болит. Матери его обещала приглядеть, но как тут приглядишь? Не дите же… Анна тебе, наверное, уже рассказала кое-что, но всего и она не знает.
