— Значит сорокоши не исключение. — вот кого трудно прошибить, так это Геллана. Умеет он в такие моменты разговаривать спокойно и уверенно.
— Мы покраской сегодня займёмся или будем бегать туда-сюда? — это Иранна отозвалась. Она тоже вернулась вслед за меданами.
Ведьмы молчали, сорокоши тёрлись рядом со мной. Мне удалось наконец-то успокоиться.
— Так, харэ пялиться. Пора делом заниматься, — сказала я, поднимаясь на ноги. — А вы брысь по лавкам, мышей ловить! — прикрикнула я на сорокош. Те нехотя дрогнули и, жалобно мяукая, оглядываясь, начали разбредаться. Попутно они тёрлись о ноги медан: видать, прощения просили.
— Что ты сделала нашим кошам? — подал кто-то голос. Обвиняюще так, с угрозой.
— Валерьянкой облилась с ног до головы, — разозлилась я.
— Ха! На них ни одно зелье не действует!
— Ну тогда что за вопросы? Откуда мне знать, почему они сбежались. Эка невидаль. Да коты что хотят, то и делают, гуляют сами по себе и ластятся к кому хотят.
Я отряхнула платье.
— Но не сорокоши, — повторил кто-то с маниакальной настойчивостью.
Выяснять что-то именно сейчас не имело смысла. Лучше расспросить потихоньку Геллана или Иранну.
— Вы как хотите, а я иду краску испытывать, — сказала я, подошла к меданам, двинула плечом ту, что стояла на моём пути и, разорвав круг, пошла в сторону, откуда ведьмы примчались. Иранна, Геллан и Мила шагали рядом. Естественно. Ведьмы пошушукались и отправились вслед, держась на расстоянии.
— Может, кто-нибудь расскажет, в чем дело, — процедила я сквозь зубы.
— Эти сорокоши принадлежат ведьмам, — сказал Геллан.
— Это я уже слышала. В чём подвох?
— Да ни в чём, Дара. Они… только их и ничьи другие. Почти у каждой ведьмы есть сорокоша, с носом под цвет волос. Нельзя купить, выбрать, подарить, выменять. Сорокоша сама находит свою хозяйку и остаётся с нею на всю отмеренную жизнь. Они… как бы единое целое. Как рука или сердце в груди. Поэтому меданы так отреагировали. Каково это, когда твоё сердце уходит к другому и почему-то готово выцарапать глаза?.. Они ведь сделали бы это, сунься кто из медан к тебе. Вначале мерцатель, потом лошади, сейчас сорокоши… Ты притягиваешь животных.
Я пожала плечами.
— Как много интересного можно узнать о себе, оказывается. Дома я не блистала подобными талантами.
— Это как раз то, о чём я говорил, — с нажимом сказал Геллан. — Мы пришли. Думаю, и эти жвачные твари будут тебе рады.
Жвачные твари встретили нас равнодушно, не подозревая, что произвели впечатление. Представьте себе огромный загон под открытым небом, чистенький такой, на четыре части поделенный. Коровы — рядами, как лошади в стойлах. У каждой — своя кормушка. Не знаю, как они живут-поживают здесь круглый год, но комфорт у них — позавидовать можно. Две секции загона пустуют.
— Коровы пасутся на лугах. Здесь только готовые шкуры сбросить или подготовленные к покраске. Пустующие места — для молочных и мясных. Появятся к вечеру на дойку и отдых. — Геллан отвечал на мои невысказанные вопросы. Ковыряется в мозгах, видать, паршивец, но я выкобениваться не стала: рассказывает нужное — и ладно.
В общем, вы не поверите: их коровы шкуры сбрасывают, как змеи. Лохматые справа — шубные. Из них шубы шьют. Всяких сортов, на выбор: есть как овцы с кудряшками, есть как козы с волнистым шёлком в пол, есть похожие шубкой на норок — я впечатлилась, ага! А слева — картинная галерея: коровы в горошек и полосочку, цветочек и узоры завитушчатые, красные, синие — всяко-разно однотонные, а есть и впрямь картины, как в музее, только не в рамках, а на живых коровах. В общем, вовремя поймать челюсть я не смогла: она упала от впечатлений до земли.
— В дикой природе коровы встречаются разные — и с мехом, и без меха, и ценности без заботливого волшебства медан в них — на деревянный грош. — продолжал Геллан лекцию. — Магия медан как раз в этом: превращать обычных животных, растения, иногда камни во что-то ценное, продуктивное, приносящее пользу. У каждого поселения — свои секреты, породы, культуры и сорта, которые практически невозможно повторить колдовством. Только приобрести и разводить естественным путём.
— А-а-а-а, — протянула я со смешком, — так они селекционеры!
— Геллан, это новое ругательство? — меданы следовали по пятам.
Обожаю, когда делают вид, что я стена. По ходу, они решили все вопросы, связанные со мной, выспрашивать у Геллана. Ну ладно, я им ещё покажу…
Пока я ломала голову, что я «покажу» этим тёткам в цветовой гамме «вырви глаз», как говорит моя ма, когда видит аляповатые, в ярких тонах тряпки, Геллан продолжал рассказывать:
— Коров разводят нескольких видов: мясные, молочные, шубные и шкурные. Как и многие животные на Зеоссе, коровы сбрасывают шкуру. В природе она сходит кусками, а здесь мы помогаем им освободиться как можно аккуратнее, чтобы потом использовать шкуры для пошивки одежды. Как только мездра начинает отслойку, делаются аккуратные разрезы — и шкура сходит пластом, почти без повреждения. Шкурные коровы одноцветны, коричневых тонов, очень редко — черные. Поэтому используют покраску или разрисовку, чтобы получить что-то такое красивое, необычное, интересное. Меданы-художницы, а часто и их мужья, склонные к творчеству, наносят ручные или штампованные узоры, рисуют картины или просто окрашивают в другие цвета.
Мда, ему бы лекции читать перед аудиторией. Профессор. Я даже не думала, что он способен говорить так много и складно.
— На одной из коров мы и испробуем радужную краску Милы.
— Прям на корове? — я даже подпрыгнула. — А не проще дождаться, пока они шкуры сбросят, а потом рисовать?
— Краска на сброшенной шкуре не держится, — подала голос Иранна. — Только в тёплую живую плоть хорошо въедаются красители и держатся, можно сказать, вечно, пока одежда не сносится.
Становилось ещё интереснее. С красками оказалось тоже не всё просто, та ещё песня с припевом: они плясали с бубнами, извлекая их из растений, шаманили, смешивали, испытывали — целая наука колдовская. Насколько я поняла, никаких тебе химий, вонючих смесей, олифы и прочих мерзостей, существующих у нас. Всё натуральное, блин. Бабуле б моей понравилось.
— Попробуешь? — Иранна обратилась к Миле. Та покраснела и кивнула в ответ.
Меданы аж пританцовывали от нетерпения. Миле вручили широкую кисть с упругим, почти негнущимся ворсом, похожую больше на скребок. Краску из миски вылили в прямоугольную ёмкость.
Коровка цвета кофе с молоком стояла спокойно, задумчиво пережевывая траву. Глаза томные, философские. Она ткнулась безрогим лбом в моё плечо: то ли боднула, то ли симпатию высказала. Геллан, я так понимаю, думал о втором, а я склонялась к мысли, что коровушка хотела меня с ног свалить, но своими наблюдениями Геллана огорчать не стала.
