Но, регулярно посещая деревню, ссыльный не мог не поразиться фантастическому невежеству ее жителей. Они не знали гончарного круга, не умели выделывать кожу, не носили иной одежды, кроме заскорузлых повязок вокруг тощих бедер; им не приходило в голову построить жилище хотя бы в человеческий рост, навесить дверь, вырыть погреб или колодец. Косматые малорослые козы вели полудикий образ жизни в пойме реки; их было не так-то легко отлавливать для доения.
Добровольно взятые обязанности просветителя отвлекли Эанну от тяжелых мыслей, дали смысл монотонному существованию. А сколько было веселых минут! Он жалел, что умеет так мало. Любой агроном или металлург мигом перевернул бы жизнь этого рода, где почти никто не доживал до старости… Однако врач все-таки сумел поднять народ на устройство загонов для скота, создал общинное молочное хозяйство, откормочную загородку для маток с козлятами. Он сделал примитивный плуг, запряг в него пару мужчин и собственноручно вспахал участок возле реки, где сейчас подрастал уже второй урожай пшеницы. (Мешок зерна для первого посева Эанна заказал через Урука, летевшего в штаб сектора, объяснив офицеру, что проросшая пшеница — отличное лекарство от резей в желудке). Также удалось врачу за неполный год обучить наиболее смышленых ребятишек выражать свои мысли рисунками, выцарапанными на глине; после долгих тренировок сплести рыбачью сеть из пальмового луба; сложить печь для обжига посуды и приучить к ней гончаров, ранее обходившихся солнцепеком. Он объяснил нескольким женщинам, как обрабатывать раны и вскрывать нарывы; помог Кси-Су, мужу Уму, открыть мастерскую костяных рыболовных крючков и каменных грузил; показал его другу Падде, как вымачивать кожи в соленой воде.
Впрочем, малые знания Эанны были даже кстати: слишком очевидный прогресс в деревенской «технике» окончился бы «восстановлением равновесия»…
Тяжелее всего было заставить взрослых несмышленышей не просто выполнять из-под палки распоряжения «доброго Анны», но сознательно и постоянно трудиться, поддерживая все новшества: кормить коз и убирать в загонах, полоть и поливать пшеницу, чинить печь. Свежие раны не мазать землей, бормоча заклинания, а промывать и прижигать. Пришлось разработать целую литургию, внушить, что выполнение трудовых обязанностей — это богослужение, жертва…
Конечно, контакт с «коротконосыми» может стоить Эанне новой встречи со следователями Внутреннего Круга; а если Орден узнает, что ссыльный врач нарушил закон о нераспространении знаний Избранных — встреча окончиться трагически. Но слишком уж страшна пьяная монотонность будней, да и никто из солдат поста никогда не сунется в деревню иначе, как в целях облавы. Радиограмма с заказом на партию рабов, как правило, приходит вечером, чтобы командир мог назначить рейд на утро. Так что врача не застанут врасплох.
Сейчас, обнаружив в соседней роще, в дуплах, несколько пчелиных роев, Эанна увлекся идеей деревенской пасеки. Когда будет готов первый долбленый улей, придется, к ужасу деревни, надеть резиновый плащ, маску, да еще обмотать голову — и в таком виде переселять рои. Маленькие, черные дикие пчелы злы до чрезвычайности, и укусы их долго не заживают.
Близился закат. Пузыри на ладонях Эанны, полопавшись, нестерпимо саднили от грязи и пота. Наконец, он передал инструменты напарникам и поплелся к ручью. За его спиной радостно залопотали голоса, сорвались с места десятки босых ног. Теперь-то деревня окружит колоду, и будет лезть носами под самый молоток, между тем как Кси-Су, муж Уму, безобразно важничая и кривляясь, нанесет удар по собственным пальцам…
Густая, приземистая роща без видимой границы переходила в густую щетину тростников, а та — в мутно-желтую речную гладь. Как растрепанные метлы, торчали из чащи к медному небу пальмы. В устье ручья, среди песчаных наносов, вода была холоднее и чище, чем в реке. Голыми коленями плюхнулся Эанна в песок, с наслаждением зачерпнул руками холод, окатил голову…
— Устал? — участливо спросили сзади.
Не оборачиваясь, он представил себе коротконогую, с выпяченным брюхом фигуру Уруки, его грязно-белые шорты и гимнастерку со значком посвящения, пропотевшую от подмышек до поясницы; представил редкие полуседые волосы, тщательно зализанные на лоб, и вечно приоткрытые, как для поцелуя, жирные губы…
Обернулся. Начальник поста смотрел с веселым любопытством, склонив бульдожью голову к левому плечу, — эта манера придавала ему еще большее сходство со старым, опухшим от безделья псом. Из-за его плеча скалился лопоухий, редкозубый водитель Асура — нынешний «дружок» Урука. Должно быть, машину загнали в рощу и долго ждали, пока Эанна уйдет с поляны. Незыблема этика Священной Расы. Нельзя унизить Избранного на глазах у «коротконосых». Даже если Избранный — преступник, которого завтра отправят на суд и расправу к адепту Ордена, начальнику сектора.
Глубоко вонзив ногти в ладони, Эанна подавил смятение первых секунд. Жизнь оканчивалась; пурпурному солнцу, расплющенному жарой, больше не суждено было подняться из-за горизонта. Он медленно встал и утер лицо от воды, натекшей с волос. О да, — когда Эанна набирал воду в ладони, он был еще жив. Всего несколько мгновений назад он жил и радовался жизни.
Белые глаза Уруки, как бы выдавленные из глазниц внутренним напором плоти, сползли с лица Эанны. Перед глазами офицера, навеки слепыми от пьянства, похоти и неутоленной злобы, лежала беззащитная нежно-зеленая полоса вдоль ручья, ковер пугливо шуршащих, юных колосков, обернутых шелковыми листьями; колосков, которым уже не удастся зацвести и осыпаться твердыми сладкими, зернами.
— Очень хороша от резей в желудке, — сказал начальник поста. Голос у него был какой-то дикий, с моментальными переходами от визга к утробному басу. — Что же ты молчишь?
Не дождавшись ответа, Урука мотнул щеками в сторону леса: «Иди»!
Загребая ногами песок, Эанна чувствовал, как у него мерзнет спина от злорадного перешептывания Урука с водителем. Врача никто, никогда не оскорблял грубым словом, тем более рукоприкладством. Теперь он был бесправен, он был затравленным пойманным зверем; эти двое могли как угодно измываться над ним. Больше всего он боялся, что вояки захотят удовлетворить свою скотскую похоть — и, конечно, Эанна сдастся под дулами пистолетов… «А мы-то думали, где это он пропадает целыми днями», — начал Урука, вне себя от радости, что наконец-то выпал случай свести счеты с интеллигентом, — «а он, оказывается, вот оно что! Школу открыл для ублюдков, ему Избранные не компания!» Зависть солдафона, ассенизатора Империи, к человеку утонченной жизни и чистого труда; ненависть твари, знающей только убогие плотские желания, к носителю духовного богатства — все это кипело издевательским сюсюканьем Уруки. «Ага, ага!» — гундосил в ответ водитель, — «грамотный, среднее посвящение имеет — мы ему не компания, он этим хмырям облизывает…»
