ты же Индия, — хмыкнул я, сменив тон. — Стой, а разве йоги бывают не из Индии?
— Хрен его знает, это я так, к слову сказал. Давай за твои успехи в поимке Мясника, до дна…
— Да есть у нас один подозреваемый, — мы чокнулись. — Задержали вчера.
— Слышал, слышал, — закивал Гоша. — Товарища Мытько взяли. Думаешь, он?
Я пожал плечами.
— Хрен его знает, но пока все на него указывает.
— Павел Алексеевич всегда мутным человеком был, но осторожным. Помнится, лет пять назад, когда моих людей постреляли, он штопал их приватно, за деньги, чтобы через больничку не проводить. Охоч он до денежек слишком, и закон переступать ради этого готов.
— Кто бы говорил? — усмехнулся я, но без злобы.
— Так я и не скрываю, что вор. А Мытько законопослушным всю жизнь притворяется. Примерным гражданином, в партии состоит.
— Я смотрю, ты хорошо о нем осведомлен.
— Сава за него узнавал, — кивнул Гоша на фигуру в черном костюме, которая и не думала уходить, наблюдала за нами.
— Зачем?
— Как зачем? Это мой родной город, и мне здесь маньяки всякие не нужны. Слухи быстро разошлись, что словили вы убивца, вот и решил справки я навести, чтобы убедиться, так сказать, он это или снова невиновного взяли?
— Ну, ты не наговаривай, — похлопал я Гошу по плечу. — Когда это я невиновных сажал? Не припомню.
— Ты — нет, а вот шеф твой бывало ошибался, на своей шкуре прочувствовал, — Гоша ткнул себя в спину. — До сих пор шрам остался.
— Не-е, это в тебя Сафонов стрелял, он не из нашей «касты» был.
Гоша Индия протестующе выставил ладонь.
— Но дело-то Горохов вел? С его подачи обыск и облаву на меня затеяли… Ладно, проехали. Кто старое помянет, тому глаз вон.
— А кто забудет — оба глаза вон, — хихикнул я.
К нам подошел Сава, зыркнув на меня, наклонился к Гоше и что-то прошептал ему на ухо. Лицо серое, как старый брезент, но взгляд вдумчивый, сразу видно, что далеко не дурак. Сам поджарый, что со спины за молодого можно принять. Вот только костюмчик его этот мрачный, в нем он конферансье или Дракулу напоминает.
Гоша выслушал своего помощника и кивнул в ответ:
— Давай дела на завтра оставим.
Затем он перевел взгляд на меня, будто спрашивал разрешения, и проговорил:
— Ты не против, если Сава с нами посидит?
— Пускай, — пожал плечами я.
Само собой, без лишнего энтузиазма.
— Выпей, с нами, отдохни, — обратился катала к «вампиру».
Тот поморщился.
— Да не криви морду, Курсант — мой друг, нравится тебе это или нет. Он правильный мент, таких сейчас все меньше и меньше.
— Прости, шеф, но хороший мент, это сам знаешь какой, — тихо хмыкнул Сава.
Я пока что молчал.
— Цыц! На-ка бокальчик, хлебни, расслабься, — катала взял свободную тару и налил почти полный фужер.
— Ну, давайте, за знакомство, что ли, — Гоша миролюбиво оглядел нас, поднимая руку с коньяком.
— Так-то мы уже знакомы, — прищурившись, многозначительно проговорил я. — Правда, мельком.
Сава промолчал, помнил еще мои кулаки. Мы чокнулись, при этом бокал Савы буквально врезался в мой, будто тот хотел разбить его. Но Гоша этого не заметил, отхлебнул горячительное, отставил бокал и похлопал нас по плечам:
— Ну, что вы как ежи сидите, колючки выпустили?
— Извини, Гоша, — пробормотал «вампир», — можно я пойду? Надо еще на точку заскочить, выручку собрать.
— Иди, иди,– скривился катала. — Никак тебя не могу нормально выпить заставить. Шпион ты, что ли? Все время трезвый.
— На работе не употребляю, вообще-то, — пожал плечами Сава, вставая из-за стола.
— Да, шучу я… Но иногда надо расслабляться. Вот ты, например, как это делаешь?
— На тебя работаю.
— Все, сгинь с глаз моих, — завел Гоша глаза в потолок. — Иди работай… Расслабляйся.
«Вампир» ушел.
— Странный он у тебя, — подлил я осторожно масло в огонь. — Не пьет, не курит.
— Да нормальный он, — крякнул Гоша, опустошив бокал и закусывая зажаристой корочкой поросенка. — Доверяю ему как себе. Сколько раз его проверял на вшивость. Выручки Сава ни разу не присвоил, не обманул, хотя возможность такая у него была. Вот и держу его возле себя, как надсмотрщика за другими. Ты же ко мне на работу идти не хочешь, — подмигнул Гоша.
— В девяностые, может, и пойду к тебе, — подмигнул я в ответ.
— Почему именно в девяностые? — удивился Гоша. — Интересно, что за планы у тебя, тоже пятилетки, что ли? Горбачев, между прочим, сказал, что в девяностые вообще преступности не будет в СССР. Искореним, говорит, всю ее. И границы укрепим.
— Брешет, — кивнул я. — Никуда она не денется.
— Не денется, конечно, — хмыкнул Индия, мол, куда это вы меня деть собрались. Старый жук.
— А что касается границ, — продолжил я, — то укреплять, возможно, нечего будет.
— Тоже думаешь, что Союзу хана придет? — Гоша положил мне руку на плечо
— Посмотрим, — пожал я плечами. — Но пока об этом рано говорить. Все у нас в стране хорошо…
* * *
Антон нехотя выбрался из машины и поежился. И то правда, ночная прохлада неприятно лезла за шиворот.
— Андрюха, — Быков оглядел старое кладбище, что раскинулось в редколесье за Новоульяновском. — А это точно законно?
— Нет, конечно, — хмыкнул я, доставая из багажника сорок первого «Москвича» две штыковые лопаты.
— Блин… А если кто-то нас увидит?
— На кладбище в глухую ночь? Не смеши.
— Ну а вдруг?
— Тоха, что-то ты слишком законопослушный стал. Когда это тебя останавливало?
— Ну, бляха… Могилу разрыть, это не в парке пиво глыкать. И почему я? Почему бы тебе Каткова и Погодина не позвать?
— Считай это негласным оперативным мероприятием.
— Чего?
— Короче, они не в курсе.
— Ты что? Не доверяешь им?
Посмотрел на меня, как староста на двоечника.
— Конечно, доверяю, Антоха. Просто сейчас любая самая случайная утечка может все дело похерить. Понимаешь?
— Не-а. Я тебе так скажу, хоть ты и старый друг, но я так и не понял, на хрена нам могилу какого-то деда раскапывать? Еще и ветерана войны.
Мы остановились возле холмика, покрытого сорняками. На насыпи неказистый короб жестянного памятника с красной звездой участника ВОВ. На табличке выведено краской через трафарет: «Савченко Константин Ильич 01.10.1918−03.05.1986».
Я по-деловому протянул ему лопату.
— Мне надо кое-что проверить.
— Так она свежая совсем, могила-то, — ткнул дрожащей рукой в надпись Быков. — Там… Там же труп гнилой.
Антон замялся на месте, будто собирался попятиться — да и дернуть обратно к машине.
— Такой большой, а мертвецов боишься, — я вонзил лопату в насыпь, земля жалобно скрипнула. — Копай давай, скоро рассвет.
— Скорее бы, — Быков выдохнул, встал покрепче и поплевал на руки. — А то как-то жутковато.
— Не ссы, мертвые не кусаются, в отличие от живых.
— Ой, Андрюха, — вдруг зашептал, давя голос, Быков, тыча пальцем в темноту. — Смотри, что это там? Стоит кто-то и на нас смотрит?
— Где? — я положил руку на кобуру и обернулся туда, куда указывал дрожащий палец друга.
— Да вон, за памятником, — Быков поудобнее перехватил лопату.
Я вглядывался в черноту, но кроме колыхания зловещих теней от сосен и контуров надгробий ничего не разглядел.
— Да нет там никого, — нахмурился я. — Показалось тебе, Тоха…
— Это сейчас там никого нет, а я точно видел, — первый раз я услышал, как голос у Быкова дрогнул.
В каких только передрягах мы с ним не побывали за много лет дружбы. Никогда Антон не показывал свой страх, я даже иногда думал, что его у него и нет вовсе.
— Да нет, — отмахнулся я. — Это старый памятник чернеет.
— Ну, не веришь, пошли, посмотрим, — Антон махнул по дуге лопатой в воздухе, будто готовился сразиться с таинственным противником. — Только пистолет вытащи, на всякий случай.
— Нахрена? Думаешь, зомби здесь водятся?
— Конечно, — попытался пошутить Антон. — Я в «Зловещих мертвецах» видел, что этим тварям в голову надо стрелять, иначе сожрут… Ха-ха.
Но шутка его получилась какой-то невеселой. Мы выдвинулись в сторону громадной ели, где Антохе померещилось нечто невыясненное.
Продирались через покосившиеся оградки с заржавевшими памятниками с красной звездой на макушке. Были и могилки «побогаче» — с памятниками из мраморной крошки и бетона. Из цельного мрамора или гранита надгробия здесь редки, их ставили на другом конце кладбища.
— Вот здесь он стоял, — Быков подошел к кривой высохшей елке с пожелтевшими колючками и ткнул возле нее лопатой. — Прямо тут.
— Ну, теперь ты видишь, что
