выходные ходить в оперу или в театр. Чтобы семья была. Ещё хочу танцевать танго. Всегда мечтала. Это так красиво. Но в юности возможности не было, бедность была страшая, пришлось на фабрику идти, я в две смены там работала и без выходных, какие там танцы. Тут лишь бы до кровати доползти. А ведь ещё матери помогать надо было. Потом война. Потом всё как закрутилось, – вздохнула Римма Марковна, – Да зачем ты прицепилась ко мне, Лида? Бредишь старые раны.
– А знаете, Римма Марковна, существует одна старинная легенда. Восточная, вроде индийская или китайская, – сказала я. – Согласно этой легенде перед тем, как возродиться, каждой душе дают выбор – решить, какая половина жизни пройдёт счастливо: первая или вторая? Детство и молодость или же зрелость до старости? И некоторые души выбирают второй вариант, понимаете?
Римма Марковна молчала.
– И часто именно вторая половина жизни является наградой за перенесенные тяготы и страдания в юности, – продолжила я, – и наоборот. Помните, как у Данте Агильери: «Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу…»?
– У меня сейчас и так всё хорошо, как я и не мечтала даже! Никогда я так хорошо не жила.
– Ну, теперь смотрите, Римма Марковна, – задумалась я, – это же всё вполне реально. Чтобы иметь свой дом с мезонином и садом и при этом ходить в оперу и театры, вам нужно жить где-то в пригороде Ленинграда, Риги или Львова. Это я для примера говорю. Та же Астрахань – прекрасный вариант.
– В Астрахани летом жарко очень, – проворчала Римма Марковна, постепенно втягиваясь в разговор, – с моим давлением я там не смогу.
– Ну пусть не Астрахань, – согласилась я. – Можно же Кострому, Казань или Киев взять. Там климат умеренный. Как раз вам хорошо будет. Обменяем вам квартиру на домик с мезонином и будете там жить и ходить по своим театрам.
Римма Марковна аж икнула.
– А, чтобы семья была – нужно вам замуж выйти. Делов-то, – вероломно подытожила я.
– Да ты с ума сошла, Лидия! – вспыхнув, возмущенно сказала Римма Марковна и неловко добавила, пытаясь увести разговор в сторону, – давай я тебе молочка лучше налью.
– Не сошла, – ответила я, – у вас еще есть время, чтобы пожить так, как вы мечтали. Лет двадцать так точно. Вас вообще ничего не сдерживает, Римма Марковна. Когда выберем вам город и приобретем там домик, переедете и выйдете замуж. Сколько ваших ровесников остались вдовцами. Думаю, вполне вы себе какого-то бодренького дедка найти сможете…
– Да ты что! Ты что! – запричитала Римма Марковна, – нашто он мне?! Пердун старый! Буду обхаживать его? А потом его дети меня под зад ногой вышвырнут и опять на Дворище?
– А это всё от вас зависит, Римма Марковна, – ответила я ей, – если дом будет ваш, и вы там старичка не пропишете – никто вас не вышвырнет. Кроме того, у вас ведь ещё есть я. А я не позволю. Так что не отмахивайтесь, а подумайте. У вас есть реальная возможность последний кусок жизни прожить именно так, как вы мечтали.
Римма Марковна задумалась и тихо вышла из комнаты. Даже грязную чашку из-под киселя на столе забыла.
Я же вздохнула спокойно – теперь уж точно она от меня со своими интригами о моём замужестве отстанет. Ну а что? Клин клином вышибают.
Хотя на самом деле я желала ей счастья, и, хотя привыкла уже к её помощи, но была бы только рада, если бы она нашла себе такого же вредноватого дедка для походов в театр.
– Что значит «Всё так и есть»?! Это что такое?! – заверещал Колодный и от возмущения даже его лысина покраснела.
Он раздосадовано крутил туда-сюда листок бумаги с объяснительной, и не мог поверить, что действительно видит то, что видит.
Да, я вчера весь вечер просидела над написанием объяснительной, перебрала множество вариантов: от подробного описания, какая мать Лидочки деспотичная тиранка и ханжа с мелкособственническими инстинктами до живописания ее нравственности и истории реального происхождения Лидочки. Но по мере написания мне становилось противно. Всё было не то.
В результате я решила, что пусть увольняют, значит, пора ехать жить в Кисловодск, и написала вот так, в трёх словах: «Всё так и есть».
И пусть как хотят, так и понимают это.
– Что вы себе позволяете, Лидия Степановна?! – тем временем гремел секретарь парткома. – Вам было сказано написать объяснительную с подробным описанием ответов на все претензии матери! А вы что мне здесь написали? Что, я вас спрашиваю?!
– Объяснительную, – тихо сказала я. – Там же в заголовке написано.
– Я вижу, что написано в заголовке! – завизжал Колодный, – да вы издеваетесь?!
– Нет.
– Иван Аркадьевич! – схватился за голову Колодный, – вы посмотрите на это!
В комнате заседали сам Колодный и Иван Аркадьевич. Карягин очень переживал всю эту ситуацию и, хоть партком был независимой ячейкой и мог вызывать на ковёр хоть и самого директора, настоял на том, чтобы присутствовать на первом этапе расследования.
Когда секретарь парткома в гневе швырнул листок ему, он развернул и заглянул в текст:
– Лидия, действительно, что это? – нахмурился он. – Ты же должна была объяснить всё, а не ёрничать.
– Я не ёрничаю, Иван Аркадьевич, – сказала я и добавила, – понимаете, она – моя мать. Какая ни есть, но – мать. И я не хочу, чтобы в глазах товарищей по партии моя мать выглядела нелицеприятно. Лучше пусть меня судят. Я готова принять любое наказание. А мать – не трогайте! Не позволю!
Я покаянно склонила голову. Воцарилась тишина, лишь шуршала бумага – это секретарша стенографировала всё в протокол заседания.
Иван Аркадьевич как-то странно посмотрел на меня.
– Лидия Степановна, подождите нас за дверью, – хрипло сказал Колодный.
Я вышла в коридор и прислонилась пылающим лбом к прохладной стенке. Видимо, таки перенервничала. Сама не пойму.
О чём они спорили, я не слышала. Но, судя по повышенным голосам за дверью, разговор был отнюдь не простой.
Меня продержали в коридоре достаточно долго. Я уже аж устала стоять. Примерно через полчаса меня пригласили обратно.
– Лидия Степановна! – прокашлявшись, сообщил Колодный, – на основании докладной записки от вашей матери, гражданки Скобелевой, и информации об инциденте, полученной от вас в объяснительной записке, всесторонне изучив все обстоятельства этого дела, включая вашу положительную характеристику и поручительство от дирекции предприятия. Кроме того, звонил главный редактор нашей городской газеты и тоже дал вам положительную характеристику. В виду всего вышеизложенного, комитет КПСС нашего депо постановил о дисциплинарном наказании в виде устного замечания без занесения в личное дело,
