class="p1">Потом я дождался, когда кабинет покинут авиаторы. По отработанной схеме, за спиной Калинина, дошел с ним, Кагановичем и Трифоновым до выхода.
Когда посетители вышли, взглянул на Калинина. Михал Иваныч развернулся, и пошел обратно к своему столу. Проронив лишь, ступай, Боб. Я пожал плечами и вышел.
Навстречу мне прошел товарищ Пятаков. Но он — один из пятерых вождей, которые беседуют с Калининым без моего присутствия. Так что я кивнул Поскребышеву, и пошел к себе в закуток.
На следующий день, ко мне в закуток примчалась Ирка Розенгольц. Боб, позволь мне стихи на твоей машинке перепечатать?
На логичный вопрос, тебе что, печатать негде, пожаловалась. В машбюро ее со стихами промел Двинский( это заместитель Поскребышева), и спустил на нее всех собак. Пришлось убегать.
А ей, всего на пол- дня, дали почитать стихи нового, молодого поэта Константина Симонова. Его еще мало знают. Но — жуткий талант. В воскресенье он выступал в ' Кафе Поэтов'. Одна девочка его выступление записала прямо там. Такие стихи замечательные!
Думала перепечатать, для себя и знакомых, а тут Двинский. Пустишь меня, Боб? Ну, Ромочка, ну пажаааалуйста. Пожал плечами и вылез из за стола.
Мою вчерашнюю эскападу просто не заметили. Ни вчера, ни сегодня, у меня совершенно никто не поинтересовался, что это за якутские алмазы.
Размышляя об этом, я пришел к выводу, что близость к вождям сыграла со мной злую шутку. Хотя, не я первый, ни я последний.
Множество раз я наблюдал это у других. Какой либо деятель, чаще всего — журналист, рассказывал публике, что вот он как то беседовал с президентом, или еще каким вождем, и они решили, что нужно бы страну повернуть немного в другую сторону.
Говоривший это, как правило, искренне верил, в то что говорит.
Но мне вполне наглядно продемонстрировали, что высший руководитель сам знает и решает, что и когда ему нужно знать, делать, и иметь ввиду.
Я даже испытал легкое чувство вины. Тут, понимаешь, человек, под предлогам недостатка средств, авиаотрасль в три ряда строит. А тут я, с какой то неведомой херней лезу.
Только теперь я сообразил, что у меня, по сути, почти нет возможности донести до вождей хоть какую-то информацию.
В самом лучшем случае, меня вежливо выслушают, пропустив все мимо ушей. А так… могут и выгнать нафиг, чтоб не лез куда не нужно, и не надоедал.
Не то чтоб я держусь за этот стул со столом. Но работа непыльная, жилье опять же. Поди знай, что меня ждет, если я отсюда вылечу.
Ирка, тем временем, с комсомольской непосредственностью залезла ко мне в стол. Поменяла в машинке ленту, переложила бумагу новой копиркой, вставила в машинку и застрочила с немыслимой для меня скоростью, заглядывая в лежащий на столе рукописный текст.
Подошёл сзади и заглянул через плечо. Константин Симонов вспоминается мне как военный автор трогательного стиха ' Жди Меня'. И, кажется, он сочинил суровый текст «Убей Его!». А вообще, он вроде бы писатель.
Но тут были, вполне лиричные стихи, про женщину, что ушла, и еще какие то. Насколько я понял — вполне зрелые и красивые.
Не прекращая трещать машинкой, лишь изредка заглядывая в текст, Розенгольц рассказывала, что в воскресенье, она и Мишка, решили не идти слушать поэтов. Ходили в сад «Эрмитаж». Там, на танцах, играет оркестр Дунаевского. Так жаль, Боб!
По Иркиным ответам, на мои ленивые, поначалу, расспросы, я понял, что и здесь есть, что-то типо «Бродячей Собаки». Там тусуются поэты, и презентуют со сцены свои нетленки, коллегам по цеху и праздной публике, заглянувшей на огонек.
Увидев мой неподдельный интерес, не сходя с места, она предложила туда сходить сегодня же вечером.
— Позову Мишку и кого –нибудь из девчонок, что бы тебе не скучно было. И пошли. Давай?
На мой кивок, она выдернула бумажки из пишмашинки, аккуратно сложила копирку, исполнила мне в щеку чмок благодарности, и пообещала позвонить через час, чтоб условится о точном времени и месте. И умчалась.
Дальше день тянулся как обычно. Разве что, я сходил в библиотеку, и попросил Отто Яновича, старого большевика — архивариуса Особой Папки, сделать мне справку по Ягоде Генриху Генриховичу. Я постоянно прошу у него самого разного рода справки для Калинина, так что он не удивился. Пообещал к завтрашнему дню подготовить…
Калинин отбыл во МХАТ около семи. Вежливо кивнул мне на прощание, так и не сказав ни слова. Проводив взглядом ордер, я, не заходя обратно, прошел Кремлем. Вышел к Манежной, перешел снимаемые трамвайные пути, мимо гостиницы «Москва», вышел на угол Тверской и Охотного Ряда. Ирка, с женихом и подружкой, должны вот-вот быть.
Иркин парень, улыбчивый вихрастый здоровяк, с ямочками на щеках, подал мне руку, представившись Мишей, лекальщиком второго разряда. А увидев ее подругу, я испытал мрачный восторг, пополам с тоской.
Это оказалась молодая красавица — помощница Крупской.
И я мгновенно понял две вещи. Во-первых, это она попросила Розенгольц нас познакомить.
А во- вторых, мы этой же ночью будем трахаться. С одним важнейшим уточнением. Если только не поубиваем друг друга до этого.
Еще не было произнесено ни слова, я даже еще не сделал шага в их сторону. Но все было понятно.
К шестидесяти годам любой мужик уже понимает закономерности своих отношений с противоположным полом. И я не исключение. Рядом со мной всю жизнь были женщины двух типов — милые домашние курицы, желающие сделать меня счастливым во что бы то ни стало, и не считаясь с моим желанием. И ехидно- саркастичные, бритвенно- умные красавицы, выводящие меня из себя на раз, и охотно это делающие. Став зрелым и практичным, я много раз пытался избежать общения с такими. Но секс с ними был волшебным, и мне с ними никогда не было скучно.
Эталон женщин второго типа, мне представили как Александру Воронцову.
— Графиня? — сам того не желая, тут же стал язвить я.
— Да, папа граф — ничуть не снижая легкой надменности лица пояснила она — но бывший. Сейчас он председатель колхоза «Марфинский», в Ростокино. Один из первых кавалеров «Ордена Трудового Красного Знамени».
Я, наверное, никогда не перестану окуевать этой реальностью.
— Меня зовут Роман — вздохнул я — но друзья и знакомые называют меня Боб.
Только теперь я заметил, что она выглядит по нынешней моде. Юбка выше красивых коленок, короткая стрижка-каре, клатч подмышкой, вся хрупкая и беззащитная.
Она,
