Девушка попыталась разглядеть рисунок, и Трувор рассмеялся. Он повернулся к Михрану и что-то проговорил.
— Ты хочешь? — спросил проводник у Сольвейг. — Он говорит, ты хочешь?
— Хочешь что?
— Его!
— Его?!
— Нет, нет! — замахал Михран руками. — Как у него.
Он жестами попросил Трувора повернуться, и Сольвейг увидела, что на спине его широко раскинуло ветви огромное дерево.
— Каждый рисунок, чтобы исцелить, — сказал Михран. — Сломанная рука, сломанное плечо, сломанное ребро… Трувор говорит, что у него семнадцать татуировок.
Пока перечисляли его раны, старшина словно светился от гордости. Он рассмеялся и ударил себя в грудь.
— У него не разбито только сердце, — с ослепительной улыбкой объяснил Михран. — Трувор говорит, его жена — молот и иглы.
— О да, — отозвался Рыжий Оттар. — Наши пращуры тоже украшали себя татуировками в честь ранений и недугов.
— Что он имеет в виду? — спросила Сольвейг. — Молот и иглы…
— Так делают татуировки, — рассказал Оттар. — Можешь спросить Одиндису, она знает.
Сольвейг вздрогнула.
— Но… — начала было она.
— Достаточно, — оборвал ее шкипер. — Мы сюда не о татуировках пришли говорить. Я полагаю, Трувор хочет поговорить об оплате.
Рыжий Оттар предполагал правильно. Но, хотя он и отослал Сольвейг, до нее доносились обрывки спора, и затем шкипер сказал:
— Ну что ж, так или иначе, вы провезли меня по своим валикам. Выбора мне не остается, а?
Как только Рыжий Оттар с Трувором ударили по рукам, Торстен отвязал Вигота (тот вел себя уже значительно спокойнее), и все высадились на берег. По одному они спрыгнули с носа на деревянный настил и взялись за работу. Команда помогала стоявшим на берегу, подталкивая лодку и дергая за канаты до тех пор, пока из взбаламученной реки не показался корпус. С него капала вода, и он был сплошь покрыт комками и лентами водорослей. Кое-где бока его украшали раковины моллюсков.
«Как странно выглядит наш корабль, — подумала Сольвейг. — Будто его раздели».
— Теперь мы подождем, — объявил Рыжий Оттар. — Моему бедному судну надо обсохнуть, иначе нам будет слишком тяжело его тащить.
— И даже в этом случае, — добавил Торстен, — возможно, нам придется разгрузить товары и нести их на себе.
Шкипер повернулся к Виготу:
— А что до тебя… Бруни, привяжи его к тому дереву, да покрепче, чтобы он не смог распутать узлов. Нам нужно быть с ним очень осторожными.
Вечером Оттар попросил Бергдис выдать каждому вдвое больше еды, чем обычно. Силы еще пригодятся всем, когда настанет время для изнурительных трудов. Все, за исключением Вигота, устроились спать на палубе. Юноша же дремал стоя — Бруни отвязал его от дерева вскоре после рассвета.
— Дай ему хлеба и воды, — приказал кузнецу Рыжий Оттар. — И приглядывайте за ним, ты и Слоти.
Вместе с командой работали двенадцать волочан. Они принялись толкать и тащить лодку от воды, вверх по топкой тропе. Как только судно съезжало с одного валика, двое тотчас поднимали его и несли обратно к носу.
Трудясь, волочане пели хором, раз за разом повторяя одни и те же строки; лишь после полудня они прекратили работу, дотащив корабль до вершины холма.
Там Трувор с товарищами подкрепились запасами, которые принесли с собой, а Рыжий Оттар и прочие уминали лосиные ребра, оставшиеся с прошлого вечера, и запивали их мутным элем.
Михран вытер рот и любовно накрутил кончики поникших усов на указательный палец.
— За нами, — поведал он, — все реки текут на север. И Гардарики — север! Но здесь… — проводник широко раскинул руки и улыбнулся, — здесь водораздел. Так можно сказать? Отсюда Гардарики — юг. Меняются деревья, меняются цветы, меняются плоды. Вы увидеть.
Вдоволь поев и напившись, многие отошли в лес, а затем все снова взялись за работу. Шестеро волочан прошли к корме и привязали канаты, которыми надлежало сдерживать лодку, а остальные продолжали переносить валики и класть их под судно, которое медленно, с треском двигалось вперед.
А спутники Рыжего Оттара тем временем встали у бортов — там, где располагались отверстия для весел, — и поддерживали плечами корпус, чтобы корабль не кренился во время спуска.
Поначалу Бард с Бритой прыгали вокруг и напевали вместе с рабочими, но затем Рыжий Оттар сказал, что они уже вполне взрослые и могут помогать остальным. Несколько раз они помогали перенести тяжелые сосновые валики от кормы к носу, шатаясь под их весом.
— Брита, ступай осторожней! — выкрикнула предостерегающе Одиндиса. — Ты уронишь его себе на ноги!
— Я уже приноровилась, — отозвалась девочка.
— И ты тоже, Бард! — позвал ее брата Слоти. — Тут очень слякотно.
Но всего через миг Брита, укладывая валик под нос судна, поскользнулась. Ноги ее поехали по грязи, и девочка упала прямо под надвигающийся киль.
Брита завизжала. Было так скользко, что ей никак не удавалось даже подняться на колени.
Девочка завопила снова, и Вигот, стоявший ближе остальных, сразу понял, что случилось. Волочане потянули за канаты назад, а он с криком ринулся вперед и прыгнул на Бриту. Он вдавил ее лицо и все крохотное тельце в вязкую грязь и загородил собой от корабля, который катился прямо на них.
Одиндиса взвыла. Трувор прокричал какие-то команды. Сначала волочане остановили лодку, а затем те, кто тянул, принялись толкать, а толкавшие потянули. Медленно, очень медленно, лодка откатилась назад.
Вигот лежал неподвижно. Его плечи были залиты кровью, и наружу проступали белые ребра.
Трувор с Сольвейг бережно подняли его, и в глазах девушки вскипели горячие слезы.
Слоти и Одиндиса бросились на колени и вытащили Бриту из грязи. Когда она, задыхаясь, с черным лицом, поднялась из грязи, Одиндиса зарыдала и обняла дочь.
— С ней все хорошо? — спросил Рыжий Оттар.
Слоти кивнул:
— Вроде да.
— Иди помоги Виготу, — сказал шкипер Одиндисе. — Перевяжи его раны.
Сольвейг с Трувором осторожно положили Вигота на землю, и Трувор поморщился.
— Если он выживет, — прорычал Бруни, — то будет только наполовину человеком.
— Он хороший человек. Лучше, чем я думал, — отозвался Оттар.
— Боги наказали его до тебя, — заметил кузнец.
— Они наказали всех нас. Нас было девять человек, а теперь осталось восемь.
Михран был прав. Как только судно спустили на воду, всем показалось, будто они идут под гору. Вода словно сама стремилась унести их вдаль.
Но до того как отправиться вниз по Днепру, им пришлось прождать целые сутки, пока лодка стояла на якоре, снова набирая воды в свои деревянные борта и раздуваясь.
— Надо вымочить, — объяснил Торстен. — Чтобы она не дала течь.
— Мы делали то же самое с отцовской лодкой, — отозвалась Сольвейг.
Весь день Вигот, раскинув руки, лежал лицом вниз на причале. Поначалу Одиндиса втирала в его жуткие раны ту же мазь, которой лечила собачьи укусы у Сольвейг, но потом передумала; когда в следующий раз они высадились на сушу, она принялась втыкать свою лопатку в мягкую прибрежную почву. Вскоре Одиндиса выкопала пару червей, связала их вместе, потом еще двух. Она торжествующе помахала ими в воздухе.
Сольвейг прошла вместе с ней обратно на корабль и наблюдала, как женщина выкладывает червей в тонкий железный поддон и держит над очагом у Бергдис. Вскоре черви перестали извиваться, иссушились. Затем потрескались и обратились в пепел.
— Бедный Вигот, — сказала Сольвейг.
— Это ему поможет, — отозвалась Одиндиса.
— Да, Аста делает так же.
— Кто?
— Моя мачеха.
— Червей надо завязать узлом, — поведала ей Одиндиса. — Иначе лекарство не подействует. Жилы не срастутся.
— Я знаю, — ответила девушка. — Но у Вигота и ребра потрескались. Я слышала звук. Он весь искалечен…
Одиндиса глубоко вздохнула.
— Как ты думаешь, он когда-нибудь поправится? Ох!
— Он спас Бриту, поэтому я сделаю все, чтобы спасти его. Этот порошок из червей… я спою над ним исцеляющие руны.
— Такой отважный, — прошептала Сольвейг и погладила правую руку юноши. — Как жаль, что я его обвиняла.
Одиндиса сняла поднос с огня и насыпала в ладонь немного порошка из червей. Она втерла его в разбитую спину Вигота и запела.
Вигот не шевелился. Он не издавал ни звука. Порою его руки дергались, но ноги оставались неподвижными.
— Ты научишь меня? — попросила Сольвейг Одиндису. — Я знаю руны, но не умею исцелять ими людей.
— Есть руны от укуса гадюки и руны от гнилости в желудке и от опухших колен, от крови из носа, и бородавок, и сыпи, и чирьев: для каждой хвори есть свои руны.
— Я хочу выучить их.
— Ты хочешь того и хочешь этого. Вечно тебе нет покоя. Бергдис говорит, что ты — словно слепень: жужжишь и питаешься кровью то одного зверя, то другого.
