Когда Сольвейг с трудом волочила ноги к кораблю, она все думала о поговорке, которую любил повторять отец: Истина рвется наружу. Истина словно пузырь, который всегда поднимается на поверхность.
Сольвейг улеглась между Бергдис и Одиндисой. Стоило ей закрыть глаза, как ее начала уносить дремота. Она вздохнула и погрузилась в сон.
Потому ли, что изнурительная работа осталась позади, но спутники становились все раздражительнее.
«Мы все слишком долго сидим в тесной лодке, — подумала Сольвейг. — Вот в чем дело. Это, а еще Вигот. И Торстен с Бруни».
Брита чувствовала всеобщее недовольство. Она непрестанно затевала ссоры с братом, а потом отказалась перевязывать раны Вигота.
— Какой в этом толк? — спросила она Одиндису. — Ему все равно не становится лучше.
— Ах ты неблагодарное отродье! — воскликнула ее мать. — Вигот спас тебе жизнь, а ты не хочешь наложить на его раны повязку.
С этими словами она дала дочери такую затрещину, что у той до вечера горели уши.
А Бард тем временем становился все более возбужденным. Он вечно тараторил, путался у всех под ногами, слишком долго и громко смеялся. Даже оскорбил отца.
— Уходи! — устало приказал ему Слоти. — Просто уйди отсюда.
И Бард действительно ушел. Пока все ели, сгрудившись у костра, он направился в лес и, хотя Слоти с Одиндисой не переставая выкликали его, никак не возвращался.
— Да вернется он, — сухо успокоил их Рыжий Оттар. — И пойдет спать голодным.
Именно так все и случилось. Как только Бард проснулся и ощутил пустоту в животе, в него точно злой дух вселился. Пока все спали и над рекой висел густой туман, мальчик начал карабкаться на мачту. Поначалу подъем давался ему легко, потому что он мог опереться на деревянные крюки. Потом Бард держался за какую-то веревку; еще выше к мачте для прочности был приколочен кусок древесины в форме весла. Но затем путь стал сложнее. Чтобы подтягиваться, Барду приходилось напрягать все силы, поскольку ноги его соскальзывали всякий раз, как он пытался обхватить ими мачту. Но совсем рядом с ее верхушкой располагалось несколько петель, и мальчик хватался за них руками. С визгом он уцепился за самую вершину мачты и сорвал знамя.
— Ку-ка-ре-куууу! — проорал он во все горло.
Рыжий Оттар прищурился и поднялся на ноги.
— Ку-ка-ре-куууу!
— Спускайся вниз! — крикнул ему шкипер. — Немедля!
— Ку-ка-ре-куууу!
Но после третьего кукареканья отвага Барда стала постепенно испаряться. У него заурчало в животе, и его стало слабить. Влажная бурая масса потекла по мачте.
Когда мальчик все же соскользнул вниз, его накидка, руки и ноги были все замараны. Рыжий Оттар приказал ему согнуться, спустил порты и отхлестал. Шкипер поднял его легко, как пушинку.
— Помойся! — рявкнул он и швырнул Барда за борт. — Можете не сомневаться, — обратился он к Одиндисе и Слоти. — В последний раз я беру детей на корабль. — Шкипер злобно уставился на мачту: — А что касается вот этого…
— Дождь позже, — заверил его Михран. — Дождь смоет.
— Нет, — перебил его Оттар. — Я про знамя.
— Обойдемся, — успокоил шкипера Торстен. — Я привяжу полоску ткани к носу, и так доедем до Киева.
День ото дня река делалась все шире — от одного берега до другого в ней стало чуть не пятьдесят шагов. Она разлилась так, что никто, даже Бруни и Торстен, не могли добросить до берега камень. Но она продолжала расширяться и дальше, и вскоре люди на лодке уже не могли даже докричаться до тех, кто ловил рыбу с берега.
Мрачные ели и сосны отступили. Теперь корабль проплывал мимо прелестных зеленых ив, окаймлявших берега, одиноких хуторов и скоплений маленьких хижин. То там, то тут открывались луга алых маков и золотистых цветков горчицы.
Когда они вечерами бросали якорь, чтобы поесть и отдохнуть, свет еще озарял берега, а мягкий воздух был напоен сладким ароматом.
— Каштан, — поведал проводник стряпухе. — Цветы каштана. Знаешь?
Бергдис покачала головой.
— Орехи вкусно есть. В Киеве ты увидишь.
— Киев, — язвительно отозвалась та. — Этот город построен из твоих обещаний.
Она вытянула руки вперед, хлопнула в ладоши и сделала вид, будто сдувает город с лица земли.
Михран повернулся к Рыжему Оттару и задумчиво проговорил:
— Я сделаю тебе встречу с Ярославом, королем русов. Я попробую. — Он потер большой палец об указательный. — Купцы, которых ценит король, получают больше денег.
Бруни икнул.
— Это тот самый король, который выбрал христианство, чтобы все мы могли пить добрый эль, а не молоко и стоялую воду?
— Нет, нет, — поправил его проводник. — То был его отец, король Владимир.
Бруни снова икнул и поднял чашу за хороших королей.
— Полужив-полумертв, — сказала Одиндиса Рыжему Оттару.
Шкипер скрипнул зубами:
— И в мире живых, и в мире мертвых он все равно хуже всех. Что же мне делать?
Они немного помолчали, глядя на Вигота.
— Сомневаюсь, что он когда-нибудь поднимется на ноги без палок. Он не может двигать ногами.
Одиндиса взяла Оттара за руку и мягко сказала:
— Иногда лучше всего просто ничего не решать. Иногда мы узнаем завтра то, чего не знаем сегодня.
Рыжий Оттар шмыгнул носом.
— Надо молиться богам… Я не буду отрубать ему руку. Я знаю, что таков закон, но это было бы просто нечестно. Так что же мне выбрать? Оставить Вигота в Киеве… или отвезти его домой?
— Где бы ни был этот дом.
— В любом случае, — заметил шкипер, — нам придется найти ему замену.
Днепр нес их все ближе к Киеву, и путники увидели, как восточный берег раз за разом пересекают земляные насыпи.
— Змиевы валы, — объявил им Михран. — Король Владимир построил, чтоб унять набеги печенегов на низкорослых лошадках.
Река все ширилась и ширилась.
— Это заливные луга, — объяснял проводник. — Затопленные равнины. Сейчас река пять миль в ширину. Зимой — полторы мили.
С самого волока Сольвейг каждый день видела всего несколько кораблей, но сейчас реку наводняли ялики и рыбацкие лодки. Они покачивались у берегов, и с каждого суденышка удили один-два рыбака.
А потом… А потом они наконец прибыли!
На западе за рекой возвышался холм, похожий на спину кита, и у его подножия сгрудились причалы. Вдоль них были привязаны корабли с одной, двумя, тремя мачтами.
Бруни со Слоти быстро стянули парус и сели к веслам. Перед ними пристроились Бергдис и Рыжий Оттар. Сольвейг с нетерпением смотрела, как Торстен с Михраном пустили лодку вдоль пристани, а потом развернули ее, и гребцы повели судно вверх по течению.
Всюду пенилась и сверкала вода, вокруг весел закручивались маленькие водовороты.
«Отец, — подумала Сольвейг. — Видел ли ты это? Всех этих людей? Все лодки? И что ты подумал, что сказал тогда, когда увидел? Знал ли ты, какое тебе предстоит путешествие, когда отправлялся в дорогу?»
Сольвейг чувствовала, что по сторонам от нее стоят Эдит и Брита. Она видела, как толклись на пристани люди. Кто-то из них кричал, кто-то размахивал руками. Девушка задыхалась от волнения и была готова расплакаться.
Михран бросил линь одному из служителей на пристани, и тогда же Эдит изо всех сил сжала руку Сольвейг.
— Что? — спросила та.
— Погляди!
Сольвейг посмотрела туда, куда указывала ей подруга, и сразу же увидела.
— Эдвин! — закричала она. — Синеус!
Рыжий Оттар положил весло и выпрямился.
— Во имя всех богов, — прорычал шкипер. — Как они добрались сюда раньше нас?
Рыжий Оттар стоял одной ногою на сходнях и разговаривал с Эдвином, когда увидел, как Михран спешит — мчится вприпрыжку — им навстречу.
— Ярослав, король русов, примет тебя, — провозгласил он. — В полдень.
— Сегодня? — уточнил шкипер.
— Сегодня, — подтвердил проводник. — В полдень или никогда. Потом у него будет подгонка.
— Что-что?
— Ему куют новые доспехи. А ранним вечером он делит трапезу.
— Ах да, — отозвался Эдвин. — Со мной.
— С тобой? — воскликнул Оттар.
— Со мной. — Англичанин обнажил в улыбке неровные зубы. — Или с кем-нибудь еще, кто носит мое имя.
— Что ты задумал? — поинтересовался шкипер.
— Много караваев испортилось оттого, что их слишком рано вынули из печи, — отказался отвечать Эдвин.
— Да ты лукав, — не без уважения признал Рыжий Оттар.
— А завтра, — продолжил Михран, — король отплывает на юг.
Но Сольвейг, Бергдис и Слоти один за другим спустились с лодки, перетаскивая товары для продажи, и Оттар посторонился, чтобы дать им дорогу.
— Король Ярослав примет меня, — поведал он спутникам. — В полдень.
Бергдис уронила свою меховую поклажу и обняла шкипера.
