можно было бы назвать, следуя имеющемуся принципу, Верховным Жрецом, либо же, возвращаясь к китайской традиции – Хранителем Алтаря. Можно было бы, ежели бы он уже не был Большезубым, только Большезубым и исключительно Большезубым. Почему? Вопросы сами собой отпали бы у любого, кому довелось бы увидеть одну из очень нечастых улыбочек сухонького старичка. Это была не улыбка, это был чудовищный оскал, бледный от огромных, с угловатыми острыми кромками, каких-то сплошных зубов, как у хорошей пятнистой гиены. За ним по западным канонам, вроде бы, не стояло вообще ничего, никаких реальных сил, и весь он в значительной мере, в основном, находился в прошлом, но он же, когда находил нужным, мог несколькими древними, замшелыми, тяжеловесными, как менгир, словами-заклинаниями заткнуть рот кому угодно. Или сломать через коленку – по желанию заказчика. Всех уже, кроме самых старых, коробило от этих заклинаний, но они, тем не менее, действовали. Линия Партии – к этому уже времени обрела самостоятельное существование и почти перестала зависеть от отдельных людей, а он – он был ее человеческим воплощением. Этого невозможно понять плоскими и приземленными западными мозгами, это надо ощущать всем организмом, а для этого – вырасти среди всего этого. Помимо всего прочего, древний механизм уничтожения был почти непредсказуем и включался зачастую совершенно неожиданно. И вроде бы неадекватно побудительной причине.
То же относится и к допущенным к телу. Тут майор, – любого ведомства, но допущенный к телу, – может быть поважнее генерал-майора, и не дутого какого-нибудь, из "райской коллегии", а самого настоящего командира дивизии. Правда, положение майора было куда как менее надежным. Или – не менее. В зависимости от Конкретных Обстоятельств. Не элита или пока не элита, а – Особый Круг.
По молодому человеку было видно, что в этот круг он попал совсем недавно, что ему холодно и страшно в этом вольере для динозавров. Он нервничал, краснел и напрягался в твердом намерении и говорить твердо, но голосок – звенел, и это было даже слишком хорошо слышно. А вот глаза за стеклами очков нервно моргают, похоже, не от того: это скорее, по причине того, что по нему не так уж давно хо-орошенько потопталось родное его начальство. И мордой об стол, и на ковер, и вершить трудную, но почетную чекистскую службу в Мухосранске. Оно это умеет и само по себе, и традиционно. Так, что в иных случаях последствия не проходят никогда. Но вот светло-серый, с иголочки, костюмчик сидит на нем, как на манекене, причем не нашем, а от какого-нибудь Кардена, причесочка модельная, волосики – медовые, густые, без всякой там ранней седины. И – очечки. Тоненькие, вроде бы – как у шефа, но на самом деле, если приглядеться, – другие. Совсем на другую стать. Тихая такая, тонкая фронда. Мало кто заметит, но все-таки. Хороший парень. А что говорит-то? Вообще-то – не так уж и важно, но надо все-таки послушать…
– … Говорить на таком уровне что-то, кроме правды было бы не только нарушением моего долга, как коммуниста, но и прямым преступлением перед Партией и народом. Мне поручили изложить именно свое мнение по излагаемому вопросу, и я его выскажу, даже рискуя навлечь чье-то недовольство. И чем бы это ни грозило мне лично. Так вот, чтобы с самого начала расставить все точки над "i" скажу, что по моему мнению самым лучшим вариантом было бы безусловное запрещение к использованию всех технологий этого круга. Это обозначает закрытие всех ведущихся тем исследования. Консервацию производства и постройки новых производственных комплексов. Имеющиеся комплекты оборудования необходимо разукомплектовать и рассредоточить по непрофильным производствам. Рабочие группы, а особенно – исследователей и разработчиков, следует расформировать и рассредоточить причастных по одному. Всех – под подписку о неразглашении, некоторых – под негласный надзор Комитета. – Он развел руками. – Вот, собственно, и все.
А кто-то из присутствующих здесь престарелых вершителей вполголоса спросил, ни к кому не обращаясь конкретно:
– Слушайте, что он говорит-то? Что несет? Может, мне кто-нибудь объяснит, что это значит?
– Вы что, – следом же высказались с другого места, уже вполне вслух и басом, – з-загадки пришли загадывать?! Цирк тут, понимаешь, устроил!
А Инквизитор, на тонкогубом лице которого стыло особенно-холодное выражение, обозначавшее крайнюю степень гнева, опасного, как ярость очень крупной, опытной и страшно ядовитой змеи, ровным, ледяным тоном осведомился:
– Вы не могли бы как-то… обосновать столь категоричные выводы? Уж будьте так любезны.
– Да он что, – взревел, наливаясь дурной кровью, Маршал, – совсем е…
– Эй, эй, – поднял мясистую руку Балабост, – не наезжайте мне на парня! Сказал, что считает нужным. Не в игрушки ж тут играет, на самом-то деле…
– Боюсь, – кашлянул Дмитрий Филиппович, – товарищ Гаряев, что вывод ваш мог показался несколько… неожиданным для большинства собравшихся. Так что действительно, – будьте добры обосновать вашу позицию…
– Нет, погодите, – еще сильнее побагровел Маршал, – он что – всерьез?!!
– Вы это, – лениво проплямкал Балабост, – по одному заходите-то. Вот давай хоть ты… А то, зрю, перегрелся, вот-вот взорвешься…
– И скажу! И скажу! Когда этот м-мерзавец, туда мать его…
– К делу, к делу давай!
– Когда этот… короче перелетел в Японию, и начали машину всеми потрошить, так над РЛС все там чуть не поус… Короче – веселились чуть ли ни час, ржали, потому что ведущие специалисты ничего подобного уже не застали. Этого… ну бритта, как его? Болулера?
– Сэра Энтони Боулера, не абы как.
– Ага… Так вот, когда его спросили, как может продвинуть их электронику изучение наших образцов, он сказал, что, мол, может только отбросить лет на двадцать-двадцать пять назад. Это новейшая и секретнейшая машина! Над нами с-смеются! Еще боятся, но уже смеются, не в лицо, а за глаза… Как над богатым маразматиком. Вот у последних машин и планер, и мотор пока еще на уровне, а все равно – слепоглухонемой калека. И все ведь знают, хотя и засунули языки в… Прикусили, короче. И только это начали давать элементную базу… Седьмак вдруг начал порхать, как птичка, говорит, что как двадцать лет сбросил, ребят, говорит, таких хороших прислали, а тут этот что-то такое про закрытие говорит! – Он замолчал, глядя на докладчика чуть боком, и глаза его медленно
