– Она никогда не простит меня, – сказал Джеймс, совершенно уверенный в этом.
– Ну, учитывая то, что я видел…
Джеймс оскалил зубы, и отец мгновенно умолк.
– У нас был шанс, знаете ли. Даже после того, каким образом это было организовано.
– Не сомневаюсь, что она придет в бешенство, – сказал отец. Он заговорщическим шепотом добавил: – Бриллианты. С твоей матерью это всегда срабатывало. Помогало нам ладить многие годы.
Но Джеймс уже его не слушал.
– Я всю жизнь буду стараться… искупить свою вину, – пробормотал он.
Впервые за долгие годы Джеймс пожалел, что с ним нет матери. Он не испытывал подобного ужаса с тех пор, как она лежала при смерти.
– Вам лучше покинуть этот дом, – сказал он отцу. – Найдите себе жилье где-нибудь еще. Полагаю, нам больше ни к чему притворяться, что нас связывают какие бы то ни было чувства.
– Ты мой единственный сын, – заявил герцог. – Мой сын. Конечно, нас связывают чувства.
– Родство ничего не значит, – возразил Джеймс. Сердце его разрывалось от муки и ярости. – Я для вас – ничто. И Дейзи для вас – ничто. Мы для вас просто люди, с которыми вы сталкиваетесь в коридоре. Мы – пешки, которые вы используете, когда вам нужно, а затем отбрасываете прочь.
Герцог прищурился.
– Вряд ли ты являешься жертвой! – воскликнул он, повышая голос. – Ведь тебя явно одолевает похоть. Тебя тянет к этой девчонке. У тебя нет причин жаловаться.
– Я предал ее – мою жену, – чтобы спасти вас.
– Ты поступил так вовсе не ради меня, – возразил герцог. – Ты сделал это, чтобы спасти поместье и поддержать наш титул. Ты мог послать меня ко всем чертям, но ты этого не сделал. Я думал, ты не поступишься моралью и скажешь, чтобы я отправлялся к дьяволу. Но оказалось, что ты не такой уж праведник, каким старался казаться. У нас с тобой много общего…
Джеймс в ярости сжимал кулаки. Но он не мог ударить отца.
– По правде говоря, – продолжал Ашбрук, – яблоко от яблони недалеко падает, не забывай этого. Твоя мать не обманывала себя и не считала меня идеальным мужем. Однако мы с ней ладили, вот так-то. – Губы отца скривились, и он проворчал: – Хотя в одном мы с тобой существенно отличаемся друг от друга. Я не нытик. Пожалуй, я удивился, когда ты столь успешно справился с этим делом. Но меня не удивляет, что ты оплакиваешь результат. Будь мужчиной, ради всего святого! Ты очень нерешителен. Всегда был нерешительным… с этим своим пением! Я виню в этом твою мать.
– Вы меня совсем не любите, – сказал Джеймс, нарушая негласное правило, предписывавшее английским джентльменам никогда не говорить на подобные темы. – Я прав?
– Из всех твоих глупых вопросов этот, должно быть, самый нелепый, – заявил герцог, щеки которого заметно побагровели. – Ты мой наследник, и этим все сказано.
– Любящие друг друга люди никогда так не поступают, – произнес Джеймс. Подойдя к двери библиотеки, он распахнул ее и добавил: – Уходите.
– Ты должен поговорить с ней, – сказал герцог, не тронувшись с места. – Возьми ситуацию под контроль. Ведь ты мужчина. Отстаивай свои права. Не позволяй ей закатить истерику. Иначе это может войти в привычку.
– Уходите, – повторил Джеймс, боясь, что все-таки не сдержится.
Герцог презрительно фыркнул, но направился к выходу. Взявшись за ручку двери, он остановился и, не оборачиваясь, тихо сказал:
– Я люблю тебя. Поверь, люблю. – С этими словами отец вышел из комнаты.
Глядя на закрытую дверь, Джеймс чувствовал, как его вновь захлестнула волна безумной тоски по матери. Тоска по тем счастливым дням, когда мама могла все исправить. Он должен пойти в утреннюю гостиную. Должен поговорить с Дейзи, сказать, как сильно он ее… что? Ведь теперь она уже не поверит, что он ее любит.
Он только что сказал своему отцу: «Любящие друг друга люди никогда так не поступают». А он, Джеймс, поступил. Свинцовая тяжесть в груди разлилась по всему его телу. Может, он вообще не способен любить? Может, он такой же, как его отец? Он должен уехать. Ей будет гораздо лучше без него.
Джеймс направился в утреннюю гостиную.
Тео долго не могла пошевелиться. Закрыв глаза, она сидела, словно оцепенев. И сначала даже не заметила пару сапог, появившуюся в поле ее зрения. А потом… Подняться и встретиться глазами с мужем – это стоило Теодоре Рейберн огромных усилий. Но она все же встала, посмотрела ему в глаза и увидела в них именно то, что и ожидала, – увидела стыд. Это был ответ на ее последний мучительный вопрос. Он не хотел на ней жениться.
– Надеюсь, ты получил удовольствие, – сказала наконец Тео. – Я уверена, ты уже понял: это был последний раз, когда твоя жена тебя… обслуживала.
– Дейзи!
– Я должна это разъяснить?
– Дейзи, не покидай меня, – сказал Джеймс, задыхаясь от подступивших к горлу рыданий.
Словно укрывшись за толстой ледяной стеной, Тео совершенно спокойно проговорила:
– Не будь дураком, Джеймс. Я не покидаю тебя, а выгоняю вон. И буду восстанавливать поместье с тем немногим, что осталось от моего расхищенного приданого. Думаю, мы можем оба согласиться после твоего поведения на вчерашнем совещании, что ты в этом деле совершенно бесполезен.
Он судорожно сглотнул, а она продолжала:
– А раз так обстоят дела, то нечего тебе задерживаться здесь. Ты со своим отцом явно не в лучших отношениях. Он просто-напросто преступник, а ты – трусливый дурак, сознательно разрушивший мою жизнь, чтобы скрыть преступления отца.
Глаза Джеймса пылали гневом, но он по-прежнему молчал.
– Ты покинешь этот дом, а затем и Англию. Можешь забрать тот корабль, на котором побывал вчера, – уведи его куда-нибудь. Я больше никогда не хочу видеть твое лицо.
Джеймс переминался с ноги на ногу – точь-в-точь как провинившийся ребенок.
– Хуже всего то, что мы осуществили наш брак, – продолжала Тео. – Увы, теперь его невозможно расторгнуть.
– Я не хочу его расторгать, – пробормотал Джеймс.
– Я ожидала, что не захочешь. Ведь это я стояла на коленях у твоих ног, выпрашивая милости, которые ты соблаговолишь мне оказать. Как любезно сообщил твой отец, любой мужчина был бы счастлив. Насколько я понимаю, подобная готовность обычно щедро оплачивается. Видимо, ты повторял требования, которые предъявлял любовнице, когда приказывал мне не носить панталоны. И оставлять волосы распущенными…
– Нет!
– Не ори на меня, Джеймс. Тебе не запугать меня. А если, как твой отец, швырнешь в меня фарфоровую статуэтку, то я подниму стол и запущу его тебе в голову.
– Но я никогда ничем не бросался…
– Пока нет. Но я уверена: когда ты достигнешь возраста своего отца, то станешь таким же кичливым мерзавцем. А впрочем… Думаю, ты уже стал таким.
