Утром она вышла из гостевой комнаты свежая, величественно безмятежная, хотя лицо стало чуть строже, а скулы красиво заострились.
Я вежливо поклонился, пусть чувствует себя в своей тарелке, я, как бы все ее придворные и фрейлины, приседать не стал, но красиво развел руки в стороны.
— Доброе утро, ваше величество, — сказал я жизнерадостно. — Черти, надеюсь, не снились?.. На новом месте это бывает, привыкайте.
— Что такое, — произнесла она хорошо контролируемым голосом, — черти?
— Демоны, — пояснил я. — Местное название. Местечковое. Их везде по–разному называют, как и женщин. Но женщин все же чаще.
— Мне снилось только мое королевство, — ответила она величественно.
— Ох, то–то у вас лицо такое… королевское. Туалет прямо и направо, зубы чистить не будете, руки тоже можете не мыть, кто их теперь моет, а я к вашему триумфальному возвращению приготовлю завтрак…
Она высокомерно вскинула подбородок и, окинув меня сверху презрительным взглядом, пошла прямо и направо, а я заторопился на ту часть помещения, что зовется кухней, хотя какая это кухня, одно название, но раз уж пообещал к ее торжественному выходу из туалета что–то приготовить, то надо приготовить…
Она появилась достаточно быстро, что значит нет проблем с кишечником, лицо строгое и деловое, светских бесед не будет.
— Ваше величество, — сказал я почтительно, — позвольте, я придвину вам кресло… Вот так, усаживайтесь… Хочу сказать не в виде комплимента, а в качестве голого, как головастик, факта, я сотрясен и потрясен!
Она поинтересовалась без всякого интереса, ибо интересны могут быть только королевы и еще немножко короли:
— Чем?
— Что обходитесь без фрейлин, — пояснил я, — и служанок. Мне казалось, это невозможно.
Она поморщилась.
— Это для ваших королев невозможно. Они родились на троне.
— А разве вы не…
Она ответила ясным голосом:
— Я родилась на троне, но мой отец часто бывал в походах и очень страдал, что рядом нет сына, которого бы учил. Мне было больно, страшно и тяжело, но я приучилась жить в шатре, есть солдатскую еду и даже скакать на коне. Это не утешило отца, но зато я усвоила уроки власти, что пригодилось, когда пришло время…
Она умолкла, я подождал чуть, однако королева продолжает завтракать в молчании. Я так же молча дивился дико быстрой, даже невероятно быстрой адаптации, сама взяла вилку и пользуется ею, почти как человек. Во всякой случае, не как обезьяна или слон за столом, что выполняют просто заученные действия, а она в самом деле ухватила и поняла целесообразность вот таких приспособлений, как вилка и столовый нож.
Я сказал вежливо:
— Да, это пригодилось вам даже очень. У вас ничего не пропадает даром, ваше величество?
Он посмотрела чуточку испод лобья.
— Ты на что–то намекаешь?
— Что вы, ваше величество! — воскликнул я. — Разве посмею?
— Посмеешь, — ответила она. — Ты дерзок и развязен. Несмотря на вроде бы почтительность, ты держишься без должного трепета перед королевой. Впрочем, это объяснимо…
— Правда? — переспросил я. — Ваше величество, вы меня убиваете… Мне так стыдно, так стыдно, хотя и не разумею, за что можно стыдиться в нашем прекрасно бесстыдном и свободном от всех моральных норм мире. Просто я очень чувствительный, даже перед собакой бывает стыдно, этому нас Чехов научил… Позвольте положить вам этот кусочек сыра па–де–ламанш! Он такой отвратительный, такой отвратительный, многие по нему с ума сходят!
Она с подозрением посмотрела на крохотный ломтик зеленоватого сыра, покрытого густой плесенью.
— В самом деле отвратительно. И это… едят?
— И большие деньги платят, — заверил я. — В благополучном и пристойном мире люди готовы платить сумасшедшие деньги, и не только деньги, чтобы ощутить неблагополучие и отыскать хоть что–то, что еще можно назвать бесстыдным, отвратительным и безнравственным!..
Она уже привычно поморщилась, хорошая защитная реакция на непонятные речи.
Печь мигнула и сказала щебечущим голосом:
— Готовы кракозан и улюлюк, а кека будет через две с половиной минуты!
— Обождем, — ответил я, повернулся к королеве, — обождем, ваше величество? А пока отведайте простой козий сыр по рецепту великого Целеля, он за это получил Нобелевскую премию! Да–да, теперь высшие награды получают не какие–то там сраные ученые, а повара и клоуны… Не считая футболистов, понятно. Просто великолепно как на средневековый вкус!
Она умело наколола на острия вилки ломтик сыра, спросила с покровительственным интересом:
— У тебя все слуги женщины?
— Не все, — заверил я. Подумал, перебирая все приборы в доме, наконец сказал победно: — забор!.. Это самец!.. Еще какой, суровый, непреклонный, с мужским характером. Правда, он не разговаривает, но работу делает, как в каменоломне… не за столом будь помянута. Днем и ночью. Даже без флирта: нет — и все. Без всякой дискриминации по полу, возрасту или вероисповеданию!.. Но муравьев пропускает, им я дал особый доступ… Ваше величество, простите за умный вопрос, как я слышал, в провинции Нижних Долин магия процветает?
Она нахмурилась, я видел, вопрос неприятен, но уклоняться не стала, взглянула прямо.
— Природа человека такова, как говорила моя мать, всегда надеяться на удачу.
— У нас был один мир, — согласился и вздохнул, — и людишки те же.
— Успех, — продолжила, — скучно, а выпавшая удача сладостна… Вот и пытаются с помощью магии получить сразу все или хотя бы очень много.
— И как… удается?
Она нахмурилась.
— К сожалению, некоторым удается. И это служит дурным примером. Один что–то получает, но тысячи, глядя на него с завистью, забрасывают работу и семьи, проводят жизнь в бесплодных поисках и в старости приползают в пыли к городским воротам, умоляя подать кусок хлеба.
Я кивнул, она глубоко права, но как–то дико соглашаться с тираншей и самодержицей или даже самодер- жавницей, я подумал и спросил тихонько:
— Но ведь вы, ваше величество… что–то умеете? Или пусть не умеете, но какие–то защитные амулеты… для королей законы не писаны, так ведь?
Она покачала головой.
— Почти ничего. На королей часто совершают покушения, потому членов королевской семьи обучают распознавать яды в еде и прятаться. И все.
— И то важно, — одобрил я. — Позвольте положить вам этот салат? Это ничего, что он не шевелится, эти существа очень вкусные, а ученые уверяют, что и полезные…
Она трапезовала некоторое время молча, потом спросила неожиданно:
