— Убирайся, — прошептала она.
В вестибуле Метеллова дома Клодия поджидали его верные слуги Полибий и Зосим. А на улице, на другой стороне, завернувшись в плащ, расхаживал взад и вперед Катулл. Поэт был смуглолиц и светлоглаз, порывист и необыкновенно неловок. Он то смущался, то был вызывающе дерзок, как истинный провинциал. Пока он двигался вдоль глухой стены дома на восток, лицо его изображало надменность, но стоило повернуть на запад, как он тут же терялся и потуплял взгляд. И даже с шага сбивался.
Едва патриций вышел из дома, как поэт кинулся к нему:
— Правда ли, ты можешь помочь, и моя Лесбия не уедет из Рима?
— Я-то при чем? — Клодий пожал плечами. — Сестричка обожает провинциальные забавы — ездить верхом, облачившись в панцирь и напялив на голову шлем. Еще ее любимое занятие — метать пилум. — Катулл изумленно распахнул глаза. — Неужели ты не знаешь об этих увлечениях милейшей нашей Квадрантии? — Катулл отрицательно мотнул головой. — Весь Рим знает. Ах, ну да, ты же недавно в Городе. Подари моей сестричке пару пилумов — это ей понравится. Она будет их метать в цель на отдыхе в Байях. Ах, нет, теперь она будет отдыхать в твоей родной Вероне.
— Не может быть, — выдохнул Катулл.
— Хорошие стихи ты пишешь, Гай. Я их выучил даже наизусть:
«Да. Ненавижу и все же люблю. Как возможно, ты спросишь?
Не объясню я. Но так чувствую, смертно томясь».
Ненавижу и люблю. Как странно! Разве можно ее ненавидеть? Хотя она способна причинять боль.
— Боль… — повторил поэт. Что-то дрогнуло в его лице. — Я боюсь ее. Боли боюсь. И боюсь потерять. Моя Лесбия, — добавил шепотом, — она такая… В моей Лесбии все совершенно.
«Лесбия — вот красота: она вся в целом прекрасна, Лесбия всю и у всех переняла красоту».
Клодий невольно улыбнулся. А ведь поэт прав. Красота Клодии удивительно гармонична — Пракситель не нашел бы в ней изъяна.
— Ты сам не сочиняешь стихов? — подозрительно и ревниво покосился на Клодия Катулл.
— Нет! — рассмеялся Клодий. — Я ничего не понимаю в твоих гекзаметрах.
— Но кто ты?
— Сенатор. То есть почти никто. Но в будущем году буду народным трибуном.
— Ты — народный трибун? — изумился Катулл. — Защитник народа?
— Сомневаешься в моих способностях?
Катулл не ответил, он вдруг кинулся бежать вдоль улицы. Так бежал неведомо от кого и куда Луций Сергий Катилина.
Помпей принял приглашение Цезаря без особого восторга. Было ясно, что консул хочет обсудить с ним некоторые политические вопросы наедине. Наверняка речь пойдет о ветеранах из распущенных войск, которые так и не получили землю, как было обещано лично Помпеем. Да, Цезарь может помочь. Но неясно, чего потребует взамен. Игры форума были для Помпея куда сложнее, чем сражения с пиратами или Митридатом. Помпей даже подумывал, не начать ли ему брать уроки ораторского мастерства, чтобы каждый досужий острослов не вгонял его в краску.
Вот и перед этой встречей Помпей тревожился. Ему не нравилось, что Цезарь пригласил его не в регию, а в тот дом, в Субуре, где были осквернены таинства Доброй богини. Как будто до сих пор на этом доме лежало пятно. Нет, Помпей не придавал особого значения выходке Клодия, но было неприятно думать, что здесь…
Он вошел. В просторном атрии, освещенном зимним холодным светом — проем в потолке не был затянут — за старинным ткацким станком стояла девушка и ткала. Две служанки были заняты прядением. Если кого и ожидал увидеть в атрии Помпей, так это Аврелию, мать консула. Вместо старухи увидел дочь Юлию. Несколько мгновений полководец стоял и смотрел на нее, не в силах ничего произнести, и только чувствовал, как щеки его заливает краска. Так что к концу нелепой паузы Помпей был красен, как широкая кайма на его сенаторской тоге.
Тут Юлия, наконец, его заметила. То есть он был уверен, что она заметила его раньше, но делала вид, что не замечает, надеясь, что он заговорит первым. Но, поскольку молчание сделалось совершенно неприличным, она повернулась к триумфатору.
— Если ты здравствуешь, Гней Помпей Магн, то это хорошо. Отец мой тебя ждет. Я сейчас пошлю служанку сказать, что ты пришел.
— Ты ткешь свадебное платье… — выдавил он. Голос у него стал хриплым, будто он целый день выкрикивал команды своим легионерам.
— Нет, Великий. Хотя я помолвлена с Сервилием Цепионом.
— Когда же свадьба?
— В мае.
— Счастливец твой будущий супруг.
Юлии было уже двадцать три года, но замуж она должна выйти в первый раз. В таком возрасте римские женщины успевали овдоветь и найти нового супруга. Но эта девушка могла не переживать, что задержалась со свадьбой, — Помпей был готов поклясться любыми богами, самим Юпитером Всеблагим и Величайшим или Святой Венерой, что прекраснее Юлии девушки в Риме нет. У нее были живые глаза и белая кожа, как у ее отца; и тонкий, вернее, тончайший профиль; алые губы, которым не нужна никакая краска. Он вдруг заметил, что она перестала ткать, а просто стоит, склонив голову, и пальцы ее касаются основы. Наверное, она смутилась. Но не покраснела — ее отец очень редко краснеет. Красавица! Даже под толстой тканью зимней туники можно заметить, как высока ее грудь, тонка талия, а ноги… Помпей совершенно бесстыдно скользнул взглядом по складкам ткани и уставился на щиколотки.
— Извини, что немного задержался. — Цезарь взял гостя за локоть. Помпей от неожиданности даже вздрогнул — он не слышал, как Цезарь подошел. — Юлия, душа моя, оставь тканье служанкам, лучше прочти нам те заметки о летнем путешествии, что ты мне читала вчера. Там была одна милая фраза. Я запомнил. Вот она: «Слова в садах звучат, как стрекот кузнечика».
Юлия, ничуть не ломаясь, оставила атрий.
— Я заказал ее бюст одному латинскому художнику. Не греку, а именно римлянину, что известен своими посмертными масками.
— Можно взглянуть? — спросил Помпей. Ни о чем и ни о ком больше он сейчас говорить не мог — только о Юлии.
— Конечно. Бюст здесь, в таблине.
Консул провел гостя в таблин. Римский художник был, разумеется, не Фидий, но бюст поражал сходством. Помпей смотрел и не мог отвести глаз.
— Нельзя ли заказать этому художнику копию? — спросил он вдруг.
Пришла Юлия, вместо свитка для чтения она принесла кратер[85] греческой работы. Служанка поставила на столик две чаши.
— Это фалерн, — сказала Юлия.
— Тебе нравится твой жених? — вдруг спросил Помпей.
Она бросила на него взгляд и опустила глаза.
— Юлия — послушная дочь, — заметил консул. Но при этом смотрел не на дочь-невесту, а на гостя.
Помпей вышел в атрий и стал мерить его широким шагом старого солдата.
— Твои ветераны до сих пор не получили землю, которую ты им обещал, — проговорил Цезарь, следя за Помпеем.
Тот остановился.
— Сенаторы уперлись, как ослы! — Почти детская обида отразилась на лице триумфатора. — На те сокровища, что я привез с Востока, можно купить сколько угодно земли! Хоть всю Италию! Но отцы-сенаторы хотят просто-напросто золото присвоить!
— Я бы мог провести закон о земле для ветеранов через комиции. — Цезарь погладил Юлию по голове. — Если твои ветераны явятся голосовать в народное собрание.
— Они придут. — Помпей скорым шагом вернулся в таблин.
Юлия серебряным киафом[86] наполнила чашу и протянула полководцу. При этом — намеренно или нет — рука Помпея коснулась ее пальцев. Девушка так вздрогнула, что расплескала вино.
— Замечательно, — задумчиво произнес Цезарь, — просто замечательно. — Он продолжал держать чашу в руке, но до сих пор даже не пригубил. — А ведь она в тебя влюбилась, Гней! — произнес он еще более задумчиво.
Помпей, в тот миг осушавший чашу, поперхнулся и закашлялся. Юлия вскочила и гневно свела брови, но в ее гневе явно было одно притворство.
— Если сказать честно, то Сервилий Цепион мне не особенно нравится. Не самый лучший жених для моей красавицы, — продолжал все так же задумчиво консул, как будто не заметил ни «гнева» Юлии, ни смущения Помпея. — Особенно если уеду на пять лет наместником в Галлию.
— Галлия отдана Метеллу Целеру, — растерянно пробормотал Великий.
— Но ведь он еще не уехал. Так ведь? — Консул доброжелательно улыбнулся. Невыносимо доброжелательно. — Я слышал, Метелл болеет.
— Да, я тоже, тоже попробую… Я поговорю с ним. Метелл прислушается к моему мнению. Ему лучше остаться.
— Твои ветераны проголосуют за мое назначение.
— За любые твои законы я выступлю не только со щитом, но и с мечом.
— О!.. — Цезарь посмотрел на Юлию, которая по-прежнему стояла, разглядывая свой собственный бюст и кусая губы. Потом медленно перевел взгляд на Помпея. — Кстати, из Испании я привез тебе подарок, Гней. Один миг!
