Настал холодный, сырой месяц бельтану. С неба сыпался то дождь, то снег. Густые серые облака не рассеивались почти две седмицы, и солнце не показывалось. Было скучно и уныло.
Мурзик действительно возвратился от Бэлшуну в день Мардука к вечеру. Держался как обычно и признаков зомбированности не проявлял. Правда, стал лучше готовить. То ли Цира обучила – такие стервы всегда хорошо готовят – то ли в прошлой своей жизни насмотрелся, как мяконькие да податливые стряпают.
Ицхак решил ввести новую услугу – частное прогнозирование. За очень большие деньги любой свободный вавилонский налогоплательщик может подставить собственную жопу ветрам перемен. Для этого планируется оборудовать вторую обсерваторию. Мне было поручено разработать стандартные оси для частных запросов.
Работы поприбавилось. Я спросил Ицхака, собирается ли он повышать зарплату. Ицхак повысил на десять сиклей, будто в насмешку. Мы с ним поругались, но в общем-то я был доволен.
Несколько раз ко мне приходила Цира, и мы трахались. При мне она больше не вязалась к Мурзику, но я знал, что с Мурзиком она трахается тоже.
Ицхак взял на работу свою очкастую вешалку. Она неожиданно проявила себя дельным программистом, и я сразу перестал на нее злобиться. По работе с ней очень даже можно было общаться. На отвлеченные темы она разговаривала с большим трудом.
Аннини, смущаясь, рассказала мне, что опять забеременела. В четвертый раз.
Я спросил бывшую золотую медалистку, почему она делится этой сногсшибательной новостью со мной. Аннини залилась краской и сказала, что ей нужен совет друга. И одноклассника.
– Никак Ицхаково семя в тебе проросло, почва распаханная?
Она кивнула. Она была очень несчастна. Я похлопал ее по плечу.
– Не говори об этом мужу, Аннини. И Иське не говори. Муж тебя побьет, а Иська будет требовать, чтобы ты ему ребенка отдала. Семиты помешаны на детях.
Аннини высморкалась и благодарно сказала мне, что теперь ей стало значительно легче.
Пригретая безответственным Мурзиком серая кошка в очередной раз принесла потомство. На сей раз она выродила шесть угольно-черных котят прямо в нашем шкафу. Я вытаскивал чистую рубаху, и тут-то эти козявки посыпались мне на руки.
Я рассвирепел и велел Мурзику немедленно утопить ублюдков. Но у котят уже открылись глазки, мутно-небесной синевы, и мой раб наотрез отказался это делать. Упрямо бубнил, чтобы я сам их, значит, топил, коли не жаль мне живого дыхания…
Кошка, прибежавшая из кухни, смотрела на нас вытаращенными янтарными глазами.
Сам я никого топить не могу. У меня ранимая душа.
– Небось, когда прораба живьем сожгли, так не кобенились и чувствительных из себя корчили, – сказал я.
Мурзик принял у меня из рук котят. Живым клубком они поместились в его ладонях.
– Так то прораб… – сказал Мурзик, вздыхая. – А то кошенёнки…
* * *
– Я знал, что вы вернетесь, – энергично приветствовал меня учитель Бэлшуну и потряс мою руку. – Проходите. Друг мой, я рад вам сердечно.
Я протиснулся боком в дверь. Могучая витальность учителя Бэлшуну подавляла меня.
– Прошу простить за беспорядок, – говорил Бэлшуну, громко топая по комнате и собирая разбросанные повсюду книги и магические предметы. – Не ждал посетителей. Но вы не думайте, – он выпрямился и на мгновение глянул мне в глаза, да так, что дух у меня захватило, – я действительно рад вам.
– Я взял два выходных, – сказал я. – Видите ли… по зрелом размышлении… прошлые жизни… Конечно, мой раб – ничтожество, поэтому и… А Цира утверждает, будто великое прошлое и божественная кровь…
– Цира исключительно одаренная девушка, – серьезно сказал учитель Бэлшуну. – Во время моих сеансов она иногда видит, как душа выходит из тела и созерцает оставленный ею бренный сосуд. В эти мгновения душа одновременно и беззащитна – вследствие удивления, владеющего ею, – и всесильна, ибо неподвластна земным законам.
– Видите ли… – продолжал мямлить я.
Но учитель Бэлшуну все знал не хуже моего.
– Разумеется, друг мой. Такой незаурядной личости, как вы, необходимо заглянуть в свои прошлые воплощения. Вам могут приоткрыться такие тайны… Не исключено, что это изменит всю вашу жизнь. Да. Это может изменить всю вашу жизнь.
Я немного струхнул. Мне вовсе не хотелось менять мою жизнь. Тем не менее у меня хватило сил лицемерно обрадоваться известию.
– Нам необходимо немного подготовиться, – сказал учитель Бэлшуну. – Я предлагаю вам посидеть со мной часок в библиотеке, побеседовать. Затем мы перейдем в лабораторию и…
Библиотека учителя Бэлшуну представляла собой огромную комнату, мрачную, как склеп. Шкафы стояли полупустые, а книги – гигантские тома и затрепанные издания в бумажных переплетах – валялись в беспорядке на полу, на креслах, на подоконнике. Их покрывал густой слой пыли.
Я чихнул. Никогда не знал, что у меня аллергия на пыль.
Учитель Бэлшуну уютно устроился на грязном полу среди книжных развалов и принялся рассказывать мне о своих учениках и клиентах.
Путешествия в прошлые жизни были настолько захватывающими, что я заслушался, изнемогая от зависти. Ожидание томило меня: когда же и я?.. Если все эти торговцы подержанными автомобилями, мелкая храмовая прислуга, мойщики стекол, разносчики товаров по адресам, водители трейлеров, реставраторы по изразцам, журналисты заштатных газетенок и прочий сброд были в прошлой жизни принцами и принцессами крови, черными рыцарями, воинами Несокрушимой Тысячи императора Наву, великими актерами и певцами, вольными путешественниками – открывателями новых берегов, ну – на худой конец, придворными, музыкантами, в самом крайнем случае – богатыми купцами, – если все они хоть на миг согрелись величием прошлых воплощений, то какое же великолепное прошлое ожидает меня! Меня, о котором Цира говорит «невероятные вещи»!..
Потомив еще с полчасика, учитель Бэлшуну пригласил меня в лабораторию. Сказал, что достаточно сосредоточился и настроился на работу.
Я неловко спросил его о деньгах. Он рассмеялся.
– Друг мой, у меня их столько, что я могу приплачивать клиентам, лишь бы приходили. Ведь каждый опыт возвращения в прошлые жизни добавляет что-то в бесценную копилку знаний, которую я собирают уже не первый год.
Больше я с ним о деньгах не заговаривал.
Он уложил меня на кушетку и закутал пледом. Точь-в-точь как Мурзика. После чего встал в головах и начал ворковать, уговаривая быть совершенно расслабленным в этом прекрасном месте.
Я лежал, тяжелый, как полено. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. И в то же время всякая материальность как будто оставила меня. Мне вдруг стало казаться, что я воспаряю над кушеткой. Вместе с пледом. Все окружающее перестало для меня существовать. Я был всем и ничем. Мне было очень хорошо.
